Колдуны и министры - Юлия Латынина

Киссур осадил город, питаясь с окрестной земли и разоряя ее. Солаты боготворили Киссура и смазывали его следы маслом, и не меньше почитали жену его, Идари.

Киссур занимался войной, а женщина – хозяйством. Она шифровала Киссуру письма и считала мешки с кормом для людей и пушечек. В палатке у нее лежали списки всех воинов, с указанием примет и привычек, и все, что ни награбили в окрестностях, привозили ей для учета и хранения. Всех воинов она знала по имени, чинила им рубашки и раны, и было замечено, что колдовские зелья, составленные ее рукой, исцеляют быстрее, а нитки, которыми сшит разорванный кафтан, несомненно, заговорены. На военном совете она всегда сидела за занавеской, а иногда и без занавески. Это она пригласила инженеров и построила дорогу для пушечек.

В самом начале осады Идари родила ребеночка. По лагерю прошел слух, что она разродилась двойней, и вторым ребеночком был черный рысенок, который тут же убежал в горы, и теперь возращается по ночам к Идари, донося обо всем, что делается на небе и на земле. Многие видели этого рысенка собственными глазами, а солдаты не имеют привычки видеть то, чего нет. Завелось обыкновение оставлять рысенку у палатки чашку с молоком. Часто рысенок выпивал ночью молоко, и тогда хозяин палатки танцевал весь день вокруг копья и кудахтал, как курица, снесшая яичко.

* * *

В середине лета Киссур взял столицу «бронзовых людей» и повернул обратно в Харайн. Местный князь сначала обещал ему проход, но, наскучив миром в княжестве, длившемся вот уже целую неделю, изменил слову и напал. Ашидан, младший брат Киссура, и Сушеный Финик разбили его, и он бежал. После этого дружинники связали князя и повезли его к Киссуру, но по дороге отпустили, потому что это был человек уважаемый. Киссур поблагодарил их за верность господину и принял в войско.

После этого они пошли горами кинаритов, а у кинаритов за это время король был другой, и опять другой, и еще раз другой, как то в обычае у этих племен. Первый и второй короли, и еще куча каких-то племянников прискакали к Киссуру жаловаться.

Киссур посоветовался с Идари, а потом позвал своего брата и Сушеного Финика и сказал:

– Я пойду помогу моим друзьям кинаритам, потому что иначе этот новый король ударит мне в тыл, а вы возьмите каждый по тысяче человек и займите Каштановое ущелье, а то как бы Ханалай не запер вас в горах. Старшим над вами пусть будет Ашидан.

Итак, Алдон, тысяченачальник Киссура, бывший помощник столичного префекта, Ханадар Сушеный Финик, и Ашидан, брат Киссура, поспешили в Каштановое Ущелье. Четвертым с ними был Идди Сорочье Гнездо.

Ашидан приехал к Киссуру этою весной. Ему было пятнадцать лет, и он был сын Киссура-старшего и Эльды-горожанки. Ашидан приходился Киссуру младшим братом по матери, а если считать, как в империи, то и по отцу.

Эта Эльда была вдовою суконщика, которого Марбод убил, и от суконщика у нее было двое детей. Оба они стали хорошими купцами и большими людьми в том совете, который теперь правил Варнарайном.

Эльда по повадкам не очень-то напоминала простолюдинку, и теперь все говорили, что она была незаконной дочерью короля Алома. Когда в Варнарайне случилось то, что случилось, все заметили, что этого бы не случилось без Эльды.

Муж ее, старший Киссур, весь этот год пропадал в степях, и ходили слухи, будто его зарубили в верховьях Белой Реки. Эльде не очень-то понравилось, что Ашидан уезжает, потому что скоро предстояли выборы короля Варнарайна, и многие обещали ей отдать свои голоса в пользу мальчика. Когда он уезжал, она вышла за ворота к его коню, и он попросил ее что-нибудь сказать на прощанье.

Эльда ответила:

– Не стоит мне тебе ни о чем говорить на прощанье. Когда твой брат уезжал, я отдала ему кинжал, которым убили его отца, но он потерял этот кинжал и не хочет его искать. Если ты разыщешь этот кинжал – мои слова излишни, а если ты не станешь его искать – они бесполезны.

– Не стану я искать этот кинжал, – промолвил Ашидан.

– Тогда да не будет тебе ни в чем удачи, – сказала Эльда.

Когда Ашидан уехал, Эльда позвала работников и велела им срубить родовые деревца обоих сыновей. Деревце Ашидана было еще совсем тонкое, и сам Ашидан был похож скорее на мальчика, чем на юношу.

Ашидан привел с собой к Киссуру пятьдесят дружинников и получил от него еще тысячу. В тот день, когда он приехал, он был одет в боевой кафтан вишневого цвета, с белой опушкой. На ногах у него были сапожки из кожи серны, шитые в четыре шва и обернутые железными пластинами. Пояс кафтана, шириной в две ладони, был изукрашен единорогами и драконами, и к поясу был прикреплен тяжелый двуручный меч. Ашидан был юноша очень красивый, гибкий, как ветка ивы, с лицом нежным, как лепесток, с длинными белокурыми волосами и глазами цвета грецкого ореха, и все мужчины и женщины в лагере принимались танцевать при виде его красоты.

Второй тысяченачальник, Идди Сорочье Гнездо, был племянник старого Алдона. Ему было уже за тридцать. Сорочьим гнездом его прозвали оттого, что он три года простоял на одной ноге у храма бога Ятуна в горах, выпрашивая себе непобедимость. Сорока свила гнездо на его голове и вывела птенцов, и в конце концов даровала ему в награду то, чего он хотел. Больше об этом человеке нечего сказать.

Третий тысяченачальник, Ханадар Сушеный Финик, был большой князь у себя в горах и такой хороший певец, что нам стоит вернуться на девятнадцать лет назад и рассказать, как он стал певцом.

В то время Ханадару Сушеному Финику было пятнадцать лет. Он принадлежал к хорошему роду, но отец его и брат погибли при не очень почетных обстоятельствах. Мальчик в то время был с ними, и его хотели тоже зарезать, но пожадничали, и дело кончилось тем, что его посадили в корзинку и продали соседям.

С восьми лет Ханадар пас овец. Он был косноязычен, а волосы у него были короткие и слипшиеся.

Однажды ночью Ханадар ехал по песчаным дюнам, и съехал вниз, к реке. Вдоль по берегу росли ивы и кусты белой сирени. Сирень как раз отцветала, а под сиренью сидел человек, пел песню и чинил сеть. Ханадар заслушался и подъехал поближе, и тут увидел, что это его кровник. Человек поглядел на горы вдали и запел:

Высоко в небе горы, словно тени,

Река сверкает в тишине ночной,

И, опадая, лепестки сирени

Покрыли белым берег предо мной.

Подол полей узорами украшен

Бежит река, волнуясь и журча…

Тут кровник запнулся, не найдя подходящей строки. Заклятье слетело с Ханадара, он взял копье в руку и закричал:

– Обернись!

Тот оборотился, выхватил меч и воскликнул:

– Дай мне докончить строку!

– Клянусь божьим зобом, – ответил мальчишка, – ты начал эту песню в царстве живых, а закончишь ее в царстве мертвых!

Он бросил копье и прошиб врагу грудь и позвонки, так что тот упал и сразу умер.

Случилось так, что судья подземного царства не пустил покойника внутрь, придравшись к тому, что он не докончил песню, – а это был хороший поэт, – и вот мертвец стал бродить по округе и докучать живым. Как-то ночью он попался на глаза Ханадару Финику, и разинул на него свою пасть. Мальчик опять схватил копье и сказал: