Самарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой

— Теперь же возьми два десятка рейтар, бережливо подойдите к той лодке и всех ухватить! Живьем надобно. Нам с них интересно спрос в пытошной снять! Над красными угольками живо языки развяжутся, все как есть доподлинно скажут, не один, так другой объявит, с чем пришли, с кем в сговоре. Возьми и Луку с собой. Коль не соврал, от себя еще награду ему дашь. Ишь, глазастее и догадливее многих наших ярыжек оказался — на дерево влез! Быть тебе соколом, парень, коль счастлив наш Бог… Идите!

Осчастливленный Лука бережно ссыпал в карман деньги, живо распахнул дверь перед дьяком, воевода Иван Назарович прошелся вдоль стены с темными окнами, нетерпеливо потирая руки. Успел приметить, как от крыльца приказной избы отошли рейтары и пропали за темным углом.

«Неужто и в самом деле плут заприметил подлазчика Игнашку Говорухина? Сказывает, ростом довольно высок, хотя и иной может быть высоким, — мучился сомнениями воевода, предвкушая минуту, когда человек, доставивший ему столько неприятных минут с первого дня в Самаре, повиснет на дыбе с выкрученными руками, а под голыми пятками кат Ефимка разведет жаркий огонь… — Ишь, средь тьмы прокрались к посаду, дня ждут, чтоб начать воровскую смуту! Ну да я вам не саратовский Лутохин! Сиднем сидеть и ждать на свою голову погибели не намерен! Своих воров сам выловлю, набеглых с Понизовья, даст Бог, воевода князь Милославский поможет отогнать, не оставит же он город с малой силой против воровского скопища!» Надежда на скорый подход московских стрельцов в нем не угасала: писал на Москву о помощи, ждал с часу на час.

Раньше дьяка Брылева к воеводе прошел ярыжка Иоська, конопатый и с кривыми плечами, сам записавшийся в холопы самарского городничего ради прокормления.

— Что у тебя? — поторопил Иван Назарович, ожидая «гостей» с волжского берега.

— Важные вести, батюшка воевода, — поклонился куда-то вбок кривой ярыжка. — В пустом доме стрелецкого сотника Хомутова часа два тому назад сошлись до трех десятков стрельцов. Сидели до часу времени. Хотел было к окну присунуться, ан бережливо сошлись! Во всех углах подворья по караульщику выставили да еще одного у калитки. К чему бы? — спросил ярыжка, будто и воевода там сидел с теми стрельцами.

— Кто да кто был? — уточнил воевода, нетерпеливо постукивая костяшками пальцев по столу, нервничая.

— Никитка Кузнецов, да Ивашка Чуносов, да… — Иоська назвал человек восемь, кого опознал впотьмах.

«Самые дружки сотника Хомутова, — понял воевода и невольно даванул кулаком о столешницу. — Заклубились змеята, мало им, что головника выдернул. Ужо погодите до света, там и за вас примутся рейтары, побежите кто куда, не до командира станет!» Спросил у ярыжки:

— Что же дальше было? Там ли они сидят теперь?

— Опосля того все разошлись по домам, а трое ходили к дому стрелецкого пятисотенного дьячка Мишка Урватова и у него сидели с час альбо чуток поменьше. Я подглядел в щелку ставни: пили вино, потом разошлись по домам.

— Молодец, — поблагодарил Иоську Иван Назарович, дав ему пять или шесть новгородок за усердие. — За теми стрельцами особливый досмотр держи до самого утра. И ежели сызнова учнут сватаживаться где ни то — дай мне знать без мешкотни. Ступай к делу.

«Не так просто они собрались в дому вора Михаила Хомутова, — смекнул Иван Назарович. — Хватились своих командиров! С тем спросом и к дьячку в дом влезли, выпытывали. Ну да все равно, догадались бы и сами, где их воры-командиры, коль от меня не вышли. Но славно то, что по домам разбрелись, должно, решили дожидаться прихода атамана Разина… Завтра я вас рейтарами еще не так пристращаю! По всякой малой оплошке буду хватать да под караул в глухую башню сажать! И перво-наперво пятидесятников побрать надо! Без головы и телу не дергаться… Чу, шум изрядный во дворе», — обрадовался, услышав, как кого-то силком волокут в приказную избу, а тот упирается крепко.

Дверь резко распахнулась, и на порог втолкнули человека в стрелецком кафтане, изрядно порванном на плечах и на груди, — не просто дался в руки рейтар. Возликовало сердце воеводы — особого труда не составило по дерзкому взгляду, по шрамам на лбу признать в подлазчике Игната Говорухина. Воевода прошел вперед, встал перед Игнатом, губы сами по себе разошлись в улыбке.

— Попался вор, чтоб тебе ершом колючим подавиться! Долго бегал, да моих лап не минул, — не скрывая радости, Иван Назарович потер ладонями, потом огладил бороду, нечаянно задел пальцем ножевой шрам на щеке. Чертыхнулся про себя — угораздило так нелепо попасть в прескверную историю! И то благо, что концы удалось схоронить надежно… Серые, с припухшими веками глаза недобро сузились, он снова обратился к Говорухину, который со скрученными руками за спиной стоял перед ним, двое рейтар держали вора за локти: — Сам все скажешь, с чем и откуда явился, аль сразу с дыбы спрос начинать?

Игнат смело тряхнул обнаженной головой — шапка где-то в лодке осталась, — разлепил разбитые в кровь губы:

— Спрашивай, воевода, мне таить от тебя нечего и в бирюльки играть мне не резон.

— С кем из Саратова приплыл? Где прочие воры-сотоварищи хоронятся? Много ли их, говори!

Игнат Говорухин кивнул головой на дьяка Брылева: пусть, дескать, тот сам на это ответит!

Дьяк, прочистив горло, с трудом молвил:

— Двоих в лодке пришлось порезать до смерти, а двое в Волгу пометались, во тьме найти не могли. Должно, утопли, батюшка воевода, а бедного Луку…

— Осетрам да в Волге утонуть! — насмешливо перебил дьяка Игнат, подмигивая дерзко воеводе, добавил: — Поутру атаман Степан Тимофеевич обо всем будет уведомлен моими казаками. Да и ты, Иван Назарыч, приготовься к лютому ответу — ведь по твою душу я пришел на Самару, аль все еще не понял этого? Неужто гнилой доской надумал Волгу перегородить, а? Что плечами жмешь, в самом деле позабыл Волкодава? Не может того статься, ночами, наверно, не спал, как спустили меня стрельцы из-под караула, не зря вечерами боялся свет в горнице зажигать, моей пули страшился!

Воеводе потребовалось немалое усилие, чтобы сдержать себя и не смениться в лице от дерзкого вызова. Через силу напустив на себя беспечность, ответил Говорухину:

— Как же не помнить столь лихого разбойника! Все кнуты по тебе плачут, а кат Ефимка так просто извелся, тебя на дыбу никак не дождется… И вот пришел его счастливый час, потрудится на славу, — съязвил воевода, а внутри что-то дрогнуло под сердцем. Поневоле в сознании стал вопрос: отчего столь предерзок и бесстрашен пойманный Волкодав? На что-то ведь надеется! Или думает, что его снова будут стрельцы воровских сотников стеречь? Нет, мил дружок, около тебя встанут теперь дети боярские, с этими стражами не сговоришься! Воевода бережно выдохнул, чтобы притушить невольное сердцебиение, повернулся к дьяку.

— Жаль, что других воров упустили! Этот врать учнет, а проверить будет не по кому.

— Волкодав Луку до смерти задавил, — вздрагивая всем телом, проговорил дьяк. — Лука в лодку первым прыгнул, на Игнашку навалился, а он, бес истинный, ему голову глазами на спину повернул… Хрустнуло так, что меня едва не стошнило.