Свита мертвого бога - Владислав Гончаров

– Хорошо. Предположим, что это чисто теоретическая задача… – Сернет на минуту задумался и снова перешел на вайлэзский: – Вопрос первый: из-за какого лакомства Беррел и Лайда все время дрались в детстве?

– Желе, – мгновенно ответил Берри, невольно улыбаясь. – Его специально готовили помногу, но нам все равно казалось, что в чужой тарелке на вишенку больше.

– Та-ак… – Сернет явно был озадачен. – Как звали любимую собаку Лайды и как ее дразнил Беррел?

Берри улыбнулся еще шире. Его волнение мало-помалу начало отступать – он разгадал тактику отца.

– Лайда терпеть не могла собак! Даже со щенками нашей дворовой суки никогда не играла. У нее был кот, которого звали Шип. А я дразнил его Кабанчиком, за то, что полоски у него на спине были не поперек, а вдоль, как у лесного поросенка.

Сернет задумался. На лице его отразилась напряженная борьба. Старый лорд хотел, очень хотел поверить – но не смел…

– Ладно, – произнес он, словно кидаясь вниз головой с обрыва. – В таком случае последний вопрос. За что я первый и последний раз в жизни приказал выпороть своих детей?

Берри вздохнул.

– У матушки была очень красивая птица в клетке, откуда-то из анатаорминских факторий. И мы с Лайдой все время жалели, что ей не позволено летать. Когда ее выпускали в доме, она билась в окна и сшибала подвески с люстры. Однажды бабушка заболела, и матушка осталась у нее на несколько дней. Тогда мы нашли очень длинную веревку, вынули птицу из клетки, отнесли на склон в конце сада и привязали один конец веревки к ветке старого каштана, а другой – к лапке птицы, чтобы она летала, но не улетела. А сами пошли по своим делам. Когда мы вернулись вечером, выяснилось – в попытке освободиться птица так затянула веревку на лапке, что та вся распухла и посинела. Мы отнесли птицу в клетку, но даже не смогли снять веревочную петлю, так она врезалась в лапку. В общем… в общем, птица так и не вылечилась, ее пришлось убить. Ты спросил нас, чья эта работа. Мы сказали, что сделали это вдвоем, но не знали, что так выйдет, а хотели, как лучше. Кажется, кто-то из нас произнес: «Нам же никто не сказал!» И вот тогда-то ты и приказал выдрать нас. И прибавил, что делаешь это, дабы мы раз и навсегда уяснили: самые большие беды в мире происходят от того, что служители Единого называют невинностью, хотя бы и детской, на самом же деле это просто нежелание думать. А твои дети всегда и везде обязаны думать своей головой. От того, что мы хотели, как лучше, птице не стало менее больно…

Все время, пока длился этот рассказ, на лице Сернета, как набегающие волны, сменялись надежда и недоверие. И лишь когда Берри произнес слова про невинность, надежда победила окончательно.

– Не могу поверить… – выговорил он, медленно опускаясь в последнее кресло, оставшееся незанятым. – Даже не что, а как ты рассказываешь! Берри действительно всегда долгие годы помнил массу подробностей – я и сам такой, но у него это было даже сильнее…

– Ты уже поверил, отец, – негромко произнес Берри. – Иначе обратился бы ко мне на «вы». Только сам себе боишься признаться.

– Но как, КАК это могло случиться? – анта Эйеме переводил невидящие глаза с юноши, говорившего совсем как его сын, на княгиню Лорш, а с нее – на меналийку по имени Миндаль.

– А теперь буду рассказывать я, и никому меня не перебивать, – жестко сказала Тай. – Начнем с того, что существует такое странное место, куда можно попасть только во сне. Вообще-то это владения Повелителя Хаоса, но в нашем случае сия деталь не имеет особого отношения к делу…

Когда Тай закончила рассказывать, свет за окнами уже приобрел легкий синеватый оттенок – приближалось осеннее равноденствие, и темнеть начинало относительно рано.

– Невероятно, – снова произнес анта Эйеме, разорвав затянувшееся молчание. – И именно потому, что невероятно, я верю вам от начала и до конца. Какие-нибудь проходимцы, желая втереться ко мне в доверие, использовали бы лишь те сущности, которыми оперирую в жизни я сам. Ваши же слова могут быть либо полнейшим бредом безумца… либо правдой. Однако я услышал внятные ответы на свои вопросы – значит, это не бред…

Он умолк, замявшись, затем сделал три шага к креслу напротив и опустил руку на плечо светловолосого юноши в камзоле из дешевого серовато-коричневого бархата.

– Ну что ж… С возвращением, сын.

– Туда ехали – за ними гнались. Обратно едут – за ними гонятся. Какая интересная у людей жизнь!

(«Не бойся, я с тобой!»)

– Не трудитесь, лорд Эйеме, – запротестовала Нисада, когда Сернет приказал слугам готовить ужин на пятерых. – У вас, наверное, и запасов-то особых нет, а мы прекрасно поедим на постоялом дворе…

– Какой постоялый двор, когда тут пустует огромный дом? – удивился Сернет. – Неужели я не найду, где разместить сына и троих его друзей? Нет, я настаиваю на своем праве принять вас у себя! Чистого белья полно, служанки приготовят спальни…

Внезапно Джарвис ощутил, что на самом деле за поспешным и неловким гостеприимством отставного королевского советника кроется страх. Суеверный страх, что, отпустив этих людей, он больше не увидит их никогда в жизни и мало-помалу поймет – все это лишь привиделось ему в оглушительной тоске по сыну… Только видя их, разговаривая с ними, делая для них все, что в его силах, он утверждался в их реальности.

– Ох ты, у меня же все там – и ночная рубашка, и халат, и вообще… – растерянно выговорила Нисада, оборачиваясь к Берри. – Мне ж и в голову не пришло, что придется застрять тут на ночь… Может, послать Хольрана?

– Вот что, – решил Джарвис. – Вы с Берри оставайтесь тут и общайтесь со стариком – видно же, что он боится с вами расстаться. А мы с Тай и Хольраном по-быстрому съездим на постоялый двор, соберем вещи и расплатимся. Тем временем и ужин подоспеет. Ну как, согласны?

Все лица, включая Сернета, разом просветлели – Джарвис действительно нашел наилучший способ для разрешения возникшей неловкости.

Лаймарт захлопнул толстый фолиант с писаниями отцов церкви и хлопнул в ладоши, приказывая подать подогретого вина и печеных яблок с корицей – его обычный ужин в это время года.

Прошлой ночью он вызвал к каменному гонгу представительницу Белой Леди – так, на всякий случай, ибо был почти уверен, что обозначение «жрица из Новой Меналии» в устах королевы было не более чем фигурой речи. И все же следовало потянуть еще и за эту ниточку.

Белая оказалась незнакома ему – какая-то мать Файял вместо старой язвы Лореммин, с которой он имел дело прошлые два раза. Но еще большей неожиданностью для Лаймарта стало то, что, выслушав описание внешнего вида «целительницы» и ее спутника, Белая всплеснула руками и воскликнула: «Так вот куда их занесло! А мои люди уже с ног сбились искать этих двоих по всем горным деревушкам!»

Далее последовали полчаса непрерывных препирательств – впрочем, Лаймарт был внутренне готов к чему-то подобному. Воистину, только порождениям Хаоса могло прийти в голову сделать клириками женщин! Всем известно, что даже если они и не лишены способности связно мыслить, то уж, во всяком случае, не умеют видеть дальше своего носа и своих сиюминутных интересов. На все его претензии мать Файял отвечала, что помянутая особа – глава ее алхимической лаборатории, живет в монастыре едва ли не с рождения, ни в каких непотребствах не замешана, однако никаким особым жреческим могуществом тоже не обладает.