Пламя Магдебурга - Алекс Брандт

– Дальше, – презрительно бросил Маркус.

– Они оттащили нас в сторону от ворот, куда-то в тень. Старший…

– Кессадо?

– Да, он. Он спросил, в каком доме живет наш командир.

– И ты сразу выдал меня.

– Нет, что ты! Ни я, ни Эрих не произнесли ни слова. Кессадо сказал, что, если мы будем запираться и тратить его время, он перережет нам глотки, а затем запалит город с четырех сторон. Но мы молчали. Я надеялся, что нам удастся вырваться и позвать на помощь… Кессадо придвинул к нашим лицам факел, посмотрел внимательно. И в следующую секунду Эриху разрезали горло. Я видел, как он умирает, как стекленеют его глаза… Кессадо взял его рукой за волосы, запрокинул назад голову. Я видел, как разошлась черная полоса на его шее, как толчками хлынула кровь… «Я спрашиваю последний раз, – сказал мне Кессадо. – Сделаешь, как я говорю, – город уцелеет. Будешь молчать – мы все сровняем с землей». Что мне оставалось делать, Маркус? Я согласился, сказал, что покажу им дорогу… Потом он стал спрашивать меня про тот день, когда были убиты трое солдат. Я рассказал…

– Ты мог закричать.

– Я хотел… Они приставили пистолет к моему затылку. Стоило произнести хоть слово, и мне прострелили бы голову. Прости…

– Хватит ныть, – презрительно бросил Эрлих. – После этого ты привел их в мой дом?

Цинх торопливо кивнул.

– Они заткнули мне рот и толкали перед собой. Рукой я показывал путь. Они двигались бесшумно, как кошки. Мне было страшно, Маркус. Перед глазами была эта черная полоса на горле…

Цинх поежился на низеньком стуле, посмотрел в окно. С улицы доносился какой-то неясный шум.

* * *

На площади перед ратушей собиралась толпа. Люди шли со стороны церкви, со стороны Цехового дома, со стороны Мельничной улицы. Старики, мужчины, женщины, держащие за руку маленьких детей. Шли молча, без окликов и разговоров, и только шелест одежды и скрип мелких камней под ногами звучали в холодной и душной предгрозовой тишине.

Безветрие. Закрывшееся бесконечным дождевым облаком небо. Потускневшие стены домов. Пыль на шаркающих башмаках, пыль у подножия каштана на площади, пыль на скорченных, прижавшихся к земле сохлых травинках.

Идет, тяжело опираясь на палку, старый Фридрих Эшер. Рядом с ним, торжествующе глядя в пустоту, ступает его жена Клара. Торопится, переставляя кривые ноги, Георг Крёнер. Опустив седую голову, опираясь на руку старшего сына, медленно вышагивает Курт Грёневальд, и следом за ним – скособоченный, трущий кулаком разъеденные плачем глаза, маленький Густав Шлейс.

Люди идут по улицам, и улицы сходятся к площади, словно ручейки, стекающие к лесному озеру.

Кто-то закашлялся, кто-то сдавленно всхлипнул, кто-то положил ладонь на плечо соседа. Ни слова, ни улыбки, ни шепота. Только молчание. Молчание, понятное всем.

Не сговариваясь, люди выстраиваются ровными, полукруглыми рядами в дальнем конце площади.

Они смотрят на невысокий деревянный помост.

Их лица застыли.

* * *

– Довольно, – резко сказал Маркус, – мне все понятно. Ты просто испугался чужой смерти – и захотел выжить сам. Но теперь объясни: почему начались выстрелы? Кто отдал приказ? Хагендорф сказал мне, что они приняли условия испанца. Так почему вы начали стрелять?

Сгорбившийся на стуле Гюнтер не смел поднять на Маркуса глаз.

– Бургомистр ничего не знал, и Хагендорф, и Хойзингер тоже. Это все Конрад и Петер…

– Петер?!

– Да, Петер. На площади он отозвал нас в сторону. Сказал, что мы можем обмануть испанцев, перебить их всех. Вдвоем с Конрадом они предложили план. Пусть Кессадо думает, что мы подчинились, сказал он. Мы явимся впятером, сделаем вид, что готовы участвовать в этом поединке. Тем временем Чеснок и Эрвин займут место на чердаке, напротив твоего дома, еще несколько стрелков встанут в толпе. Все остальные спрячутся за поворотом улицы и приготовят оружие. Конрад выстрелит в Кессадо. Это будет сигналом.

– И вы согласились?! Вы же знали, что Хагендорф и я у Кессадо в заложниках.

– Конрад сказал, что, если мы ничего не предпримем, испанцы уничтожат город. Мы спорили. Клаус, Эрвин и еще несколько парней держали сторону Петера. Другие сомневались. Я сам сомневался. Я говорил им, что нужно хотя бы получить согласие бургомистра и господина Хойзингера. Но Конрад ответил, что эти старые пердуны – так он назвал их – никогда не решатся на настоящее дело, и если мы обратимся к ним, то только испортим все. Времени уже не оставалось. Мы взяли оружие и встали по своим местам.

* * *

На помост втащили длинный деревянный крест, веревки и большое тележное колесо. Толпа зашелестела. С отвисшей нижней губы Фридриха Эшера протянулась нитка слюны. Он не заметил ее.

На углу цехового дома кто-то вдруг громко крикнул:

– Идут! Они идут!

* * *

– Испанцы оказались очень сильны, – продолжал Цинх, – сильнее, чем мы думали. После первых залпов они сразу бросились врукопашную, смешались с толпой, в них было тяжело целиться. Если бы с нами был Вильгельм, мы бы уничтожили их быстрее… А так… Мартина проткнули шпагой. Он просто стоял в толпе – мы не успели его предупредить. Вальтеру проломили голову…

– Что испанцы? – тихо спросил Маркус. Теперь он вспомнил все. Вспомнил кровавую полынью перед своим домом, и животные стоны, и корчи раненых, и изувеченные, изломанные болью тела. Улица, на которой он вырос, навсегда пропиталась в тот день человеческим криком.

– Под конец испанцев осталось только трое, если не считать Кессадо. Они чуть не убили Петера – мы успели подстрелить их в самый последний момент. А после – когда пришли немного в себя – стали оттаскивать раненых. Из алебард и плащей делали носилки, перевязывали раны. Когда Хойзингер увидел все это, то едва не упал в обморок… Тебя мы нашли в доме. Ты задушил того испанца, да так и остался лежать – с руками на его горле. Маркус, поверь мне, мы не хотели твоей смерти, и смерти Хагендорфа тоже. Мы сделали все, что смогли.

* * *

На помост поднялись Петер Штальбе, Конрад Чеснок и Клаус Майнау. Еще четверо вооруженных людей стали по углам помоста.

Чеснок выступил вперед, обвел взглядом площадь.

– Жители Кленхейма, мои друзья, соседи, все, кто пришел сюда! – громко выкрикнул он. – Сегодня прекрасный день – день, когда свершится справедливость! Мы так долго боялись и прятались, нам столько пришлось вытерпеть. Теперь все будет по-другому. Больше не нужно бояться, мы доказали свою силу!

Стоящая в первом ряду Мария Штальбе восторженно смотрела на своего сына, стоящего на помосте за спиной Месснера. Ее полные руки были прижаты к груди.

– Мы защитили Кленхейм, отстояли наши жилища и нашу землю, – продолжал Чеснок. – Мы восторжествовали над врагом, потому что на то была воля Господа. Кровь негодяев, которую мы пролили, угодна Ему!!