Высокое стремление: судьба Николая Скрыпника - Валерий Солдатенко

Далее Николай Алексеевич довольно уверенно заявлял: «Я рад, что могу здесь снова повторить, что проведенная нами сейчас беглая проверка того, как мы обеспечиваем культурно-образовательные потребности национальных меньшинств, показывает, что у нас работа и ее последствия, беря в общем, положительные. Несомненно, есть отдельные недоделки, их надо проверить, выявить, поправить. Но относительно обеспечения национальных меньшинств мы стоим на хороших путях»[554].

Сославшись на подобную оценку ситуации в этой сфере С. В. Косиором трехлетней давности, нарком просвещения настаивал: «За прошедшие три года, подытоживая или, лучше сказать, продлевая предыдущий очерк итогов нашей работы в деле культурного обслуживания нацменьшинств, я рад констатировать, что мы в этом отношении провели углубленную работу и культурное обеспечение и работа наша в деле украинизации, работа в деле создания новой украинской национальной по форме и социалистической по содержанию культуры идет рядом с углубленным обеспечением интересов нацменьшинств, с обеспечением культурно-национальных потребностей нацменьшинств в УССР»[555].

Но Николай Алексеевич хорошо понимал, что оборона на уровне противопоставления оценок (какими бы убедительными, аргументированными достоверными данными его – Скрыпника – оценки ни выглядели), обязательно вызовет только раздражение недоброжелателей, и поэтому дальше применил тактику признания имеющихся отдельных недостатков и необходимости усиления работы в духовнокультурной, образовательной сфере.

Обращает на себя внимание способ, к которому прибегает в данном случае Н. А. Скрыпник. Как известно, ранее он никогда не боялся олицетворенной критики, наоборот, казалось, даже злоупотреблял этим приемом, каждый раз демонстрируя свою принципиальность, конкретность, неголословность. Однако в брошюре «Очерки итогов» автор абстрактно вспоминает «враждебные силы кулацкие, подкулацкие», которые сплачиваются вокруг лозунгов «против Москвы» и в такой же степени абстрактно критикует эти силы, одновременно демонстрируя свою преданность столице большевизма как символу мирового социального прогресса: «.Тот, кто теперь, когда мы имеем 15 лет пролетарской диктатуры, снова начинает говорить о “Москве” как о чем-то чуждом, исходит из соображений о Москве как чем-то отдельном, тот отравлен национализмом, у того в душе шевелится червь националистических предрассудков, националистической ненависти, националистических противопоставлений… Мы должны открыто говорить – Москва столица Советского Союза, Москва – сердце пролетарской диктатуры. Москва является разумом всемирной пролетарской революции. Мы горды тем, что мы, коммунары, работники Советской Украины, основали Советский Союз совместно с российскими рабочими»[556].

В таком же духе Николай Скрыпник становился в оборону и русского языка: «…И когда теперь, на 15 году пролетарской революции, мы встречаемся с пренебрежительным, с презрительным отношением к русскому языку, мы должны сказать в ответ – русский язык – язык Ленина, язык широчайших трудящихся масс России, боровшихся за Октябрь, и презрительное отношение в нашей пролетарской стране к русскому языку, к языку, на котором писал Ленин, с помощью которого полтораста миллионов трудящихся ведут великое дело строительства социализма – вещь абсолютно недопустимая»[557].

Давая идеологический отпор тем, кто пытался противопоставить украинский язык русскому, даже в условиях, по сути, великодержавных окриков, Николай Скрыпник не подстраивался под общий политический хор, с достоинством защищал родной язык. «…Старые воспоминания о “малороссийском наречии русского языка” на советскую почву тянуть нечего, – категорически заявлял нарком. – У нас нет сомнений в самостоятельности украинского языка… Для нас вопрос украинского языка не стоит как вопрос зависимости или независимости. Этот вопрос решен пролетарской революцией. Когда дело идет о противопоставлении, то это линия вражды (очевидно, по контексту нужно – враждебная. – В. С.), петлюровская, националистическая»[558].

Всем своим глубинным содержанием, всем пафосом такие сюжеты, по мнению автора, должны были убеждать: результаты украинизации в целом очень благотворны, а отдельные случаи негативного отношения к Москве, русскому языку – это результат совсем других процессов, позиция настоящих врагов, круг которых в Украине чрезвычайно узок. Местным коммунистам есть что противопоставить в идейном плане подобным элементам и, в принципе, нет оснований сомневаться в конечном торжестве интернационалистских начал.

Собственно, практически никаких проблем, за редким исключением, не возникало в отношениях, в обслуживании различных национальных потребностей греческой, немецкой, польской, чешской, молдавской, татарской и других национальностей, проживавших в Украине. Что касается обеспечения культурно-национальных потребностей русского населения УССР, то, по Скрыпнику, тут и враждебные элементы действовали интенсивнее, целенаправленнее, и те, от кого зависели направления, объемы, темпы украинизации, также допустили определенные просчеты, очевидные ошибки. К самой существенной из них автор отнес решение вопроса об обучении русских детей на родном языке.

Здесь в общем-то наблюдались немалые положительные подвижки. Если в 1927 г. на родном языке в школах УССР обучалось 75,9 % этнических русских, то в 1932 г. – уже 91 %. И Николай Скрыпник так оценил тенденции: «То, что 91 % русских детей на Украине обучается на русском языке, показывает, что преодолен позорный прорыв, который был в 1927 г., когда было 75 %. Но то, что 9 % русских детей обучаются теперь, в 1932-33 гг., не на родном языке, показывает, что у нас есть принудительная украинизация, даже если брать Украину в целом. Этот факт должны констатировать, отметить для того, чтобы исправить этот огромный недостаток, напрягая все усилия»[559].

Между строками явно прочитывается мысль: Наркомат просвещения республики во главе с руководителем готовы были признать, что общие претензии и критика ЦК ВКП(б), ЦК КП(б)У относительно украинизации небезосновательны, оправданны, что для исправления ситуации в звене, где возник угрожающий прорыв, они готовы напрячь все силы. Чтобы показать «созвучность» своих настроений и деятельности общепартийным подходам, Н. А. Скрыпник не останавливался перед употреблением довольно-таки «крутых» эпитетов, когда речь доходила до формулирования критических упреков в адрес наркомата и самокритичных признаний-требований. «…В нашей системе, – утверждал Николай Алексеевич, – есть отдельные гнилые явления, вырастают попытки национализма, и это тогда, когда вопрос борьбы с национализмом на очереди повестки дня поставлен жестокой кулацкой борьбой, которая довела до срыва план хлебозаготовок. В этих условиях такие явления приобретают иное значение, значение политическое… Когда мы констатируем, что у нас в нашей системе в отдельных местах и именно по боевой линии кулак протаскивает ненависть националистическую, случается позорный прорыв и проявляется принудительная украинизация националистическая, петлюровская, в таком случае должны поставить себе задачу проверки, приходится констатировать, что наше руководство в районах, в городах здесь обанкротилось, а мы не способны оказались проверить их. Перед областными отделами наробразования надо поставить во всю высоту этот вопрос. Надо ставить этот вопрос перед сектором соцвоспа (соцвоспитания. – В. С.), за это должен отвечать Наркомос в целом и в том числе и я. Мало того, что я давал указания, мало того, что организовал и проводил контроль через своих заместителей, необходимо было проверить – проверить и выявить»[560].