Запоздалая оттепель - Эльмира Нетесова

Белолобый, тихо сидя у воды, смотрел, как уходит от него волчица. Она оставалась с малышами, а он должен уйти, как все волки-отцы. У юных белолобых появилась иная жизнь: своя свора, никем не отнятый кусок и надежное логово, дарованное человеком.

— Кэрны! — вдруг донесся до слуха белолобого голос. Волк припал к песку. Из тумана вышел человек. Он сразу понял все. Гладя па полукровку, он грустно сказан: — Нашел, однако. Знать, шибко любил. Да только опоздал ты, паря. Щенков не ты, а я помог ей вырастить. Бабы, даже зверьи, такое помнят крепко. Не уйдет она к тебе. Не зови. Другую ищи. И детей своих не сманивай. Им иначе жить надо. У меня. Друзьями моими. А ты иди. Иди! Тебя не трону. Хороших ездовиков из твоих детей сделаю. За них тебя не обижу. Хоть и зверь, а все же ты отец им. Ну да еще наплодишь себе в утеху. Если приведется… А от этих — отступись. Злишься, что против тебя их ращу? Оно и верно: против стай. Всяк себя бережет как может. Вот и я твоими детьми с тобой враждовать буду. Большая тундра, да только и в ней нам с тобой не разойтись когда-нибудь… Так уж лучше уходи. Пока я добрый, однако.

Белолобый, не мигая, смотрел на человека. Его полукровка уже ушла вместе с волчатами, к своре. Волк медлил, хотя понимал, что ждать ему уже некого. Что человек в любой момент может сдернуть с плеча убивающий гром или позвать собак…

Волк ждал, когда человек уйдет или отвернется. Гордость не позволяла ему уйти первым. И человек словно понял его. Повернувшись, он медленно зашагал к угасающему костру. Белолобый тут же кинулся в воду. Торопливо плывя, он не видел, как человек обернулся и долго с грустью смотрел ему вслед.

Свора приняла полукровку. Ездовые собаки часто играли с сильными, проворными ее детьми, считали их щенками. Даже старый вожак упряжки не обижал волчат, когда те словно назойливые мухи лезли к нему, втягивая в возню. Случалось, что они больно тянули его за хвост и уши. Пес ворчал, но не отбивался. Иногда, если становилось невмоготу от боли, он уходил в укромное место, лишь для порядка потрепав малышей. Быстро постигали премудрости собачьей жизни волчата-полукровки, родившиеся и росшие в своре самой серьезной — упряжной.

Собаки — не волки. Они всегда любят и щадят щенков, не только своих, но и чужих. Уступают им лучшие куски, дают есть досыта. Растаскивают, когда те начинают драться Меж собой. Вымазавшихся — вылизывают. Замерзших — греют. Обиженных — успокаивают. Забияк — треплют, ворча не зло. Помня свое щенячье детство. Вся свора знала, что привезенная из тундры полукровка уже в этот же день получила кличку — Кэрны. Ох, и доставила она поначалу хлопот. Металась, визжала, рычала на хозяина, когда он, отвязав ее, взял за загривок и положил на оленью шкуру.

Спокойно пощупав ее живот, человек, покачав головой, сказал:

— Первенцы. Потому и тяжко тебе.

Кэрны простонала так жалобно, что человек не выдержал. Присел на корточки и стал быстро, всей пятерней водить сверху вниз по животу. Та вначале дергалась, огрызалась. Но человек, прикрикнув на нее, стал массировать еще быстрее.

— Терпи, девка, шибко терпи. Хороших детей родить не всякой дано, — говорил он.

Полукровка, облизывая сухой нос шершавым языком, стонала, тяжело дыша. А человек все возился с пей, упорно теребя бока. Слушал ее живот, прислонясь к нему ухом.

— Однако все парнишки живы. Теперь и на свет им пора.

Когда первый волчонок едва показался головой на свет, снаружи сарая кто-то скребанул лапой по бревну. Кэрны вздрогнула, подняла морду. Но человек надавил на живот пальцами, там, где были задние лапы первенца. Боль стиснула с боков, свела судорогой лапы, и волчица, забыв обо всем, жалобно взвизгнула. А тот, довольный, уже обтирал тряпкой первого волчонка, которого сунул за пазуху, чтоб не замерз. Второй волчонок запищал отчаянно. Заскреб лапами воздух. Его, совсем мокрого, визжащего, взял хозяин осторожно, продул нос, обтер и тоже отправил за пазуху. Кэрны внимательно следила, куда исчезают ее детеныши. Но встать, отнять их, пока не могла. А за стеной сарая пыхтел, роя яму, белолобый. Когда это человеку надоело, он, натравив на волка собак, снова вернулся к Кэрны. К рассвету родились еще двое волчат. Человек ощупал опавший живот полукровки, принес ей воды, свежих костей, мяса. Волчица отвернулась.

— Ешь, дура. Детву кормить надо. Им молоко нужно. Не будешь есть — молока не будет. Собачки выкормят твоих ребят. Но они после этого и знать тебя не захотят, — сказал человек, показывая ей волчат.

Кэрны, словно поняв, что ей сказали, вяло принялась за воду, потом проглотила мясо. Кости лишь понюхала. Боль прошла. Ей хотелось спать. Положив полукровке волчат, человек ушел. Кэрны вылизала каждого. Внимательно осмотрела. Запомнила. И вскоре уснула, забыв, что она не в тундре, а у человека.

Утром хозяин снова пришел. Потрогал животы волчат. Дал волчице юколу. Кэрны обнюхала, съела без остатка, так же как нерпичьи мясо и жир. Воду он ей принес в миске и поставил под нос. Потом впустил в сарай ездовиков, отгородив их от волчицы, чтоб не лезли к ней, не мешали.

Правда, собаки без того отнеслись к Кэрны равнодушно. Ни одна не приблизилась, не проявила интереса. Да это и понятно, в упряжке нартовой было семь сук. Им тоже скоро предстояло щениться. Правда, уже не первый раз.

Лишь на третий день вожак упряжки захотел подойти к Кэрны, но та так ощерилась, что пес быстро отскочил от нее, предупреждающе рыкнув. Волчата росли. Человек часто брал их на руки. Приучал к себе накрепко. Он занимался ими целые дни. Отрабатывал хватку зубов на ремне, прочность упора на лапы, прыжки; учил ползать на брюхе. Все это волчата постигли быстро, запомнили прочно. Они росли добродушными, потому что были всегда сыты. Любили человека больше, чем свою мать. Его они слушались, а на нее огрызались. Его всегда ждали, от нее — часто убегали. С ним играли, а ей оставались лишь крохи их внимания. Волчата полюбили и собак. Всех. Лизали их даже. Они-то и примирили полукровку с упряжкой…

Человек не привязывал Кэрны. Для себя решил сразу: если уйдет — пусть будет так. Ему щенки останутся. С нею еще мороки не оберешься. А щенки смалу хозяина признали в нем.

Кэрны, возможно, и ушла бы в тундру к белолобому. Но волчата… Поначалу они были слишком малы. Потом увести их в тундру стало немыслимым. Ее малыши ни за что не согласились бы покинуть человека. Им совсем неплохо жилось у него. Кэрны понимала, что здесь ее малышам хорошо и безопасно.

Когда волчата стали подрастать, Кэрны дважды уходила в тундру. Но оба раза возвращалась назад. Сама. Собачье начало брало все же верх. Нелегко было ей также решиться бросить волчат. Ездовики косились на беглянку, но недолго. Они видели, что хозяин не ругал ее и не сажал на привязь.

Теперь Кэрны лишь изредка посматривала в тундру. Да и то, когда ей вспоминался белолобый. С некоторых пор к ней стал проявлять внимание вожак упряжки. Вначале лишь присматривался. Потом стал отдавать свою юколу. Защищал, если какая собака рычала на полукровку и даже пару раз лизнул мимоходом.