Гражданин Бонапарт - Николай Троицкий

Пока старейшины приходили в себя от шока после заявления Корне, выступил по сценарию бонапартистов их второй конфидент - Клод Амбруаз Ренье, будущий министр и герцог империи. Он предложил старейшинам ввиду грозящей опасности мятежа принять два декрета: первый - о переводе Законодательного корпуса из Парижа в Сен-Клу и второй - о назначении генерала Бонапарта главнокомандующим войсками, расквартированными в Париже и окрестностях, чтобы обезопасить таким образом и перевод обоих Советов в более спокойное место, и дальнейшую их жизнедеятельность. Старейшины, еще не оправившиеся от шока, тут же приняли оба декрета единогласно.

В 8 часов утра тот же Корне и еще один депутат по фамилии Баральон прибыли в особняк Бонапартов и торжественно вручили Наполеону тексты только что принятых декретов. Теперь Наполеон мог сам приступить к своему coup d’état.

Без промедления, не теряя ни минуты, Наполеон, уже облеченный властью главнокомандующего, разослал по разным адресам массу заранее приготовленных распоряжений: все войска стянуть к важнейшим политическим и стратегическим объектам столицы; Ланну - охранять Тюильри, Мюрату - Бурбонский дворец, где заседал Совет пятисот, Мармону - Версаль. Лефевра Наполеон оставил при себе как «старшего своего заместителя»[1120]. Сам он нарядился в генеральский мундир, сел на коня и повел за собой свой, пока еще малолюдный кортеж к Тюильри, присоединяя к себе по пути стрелковые батальоны Леклерка, гренадеров Лефевра, кавалерийские эскадроны Себастиани. То было эффектное зрелище: впереди «чудо-генерал» Бонапарт, которого узнавали все, даже если они никогда не видели его, но были наслышаны, а за ним - поминутно растущие колонны войск с бряцаньем оружия, сверканием стали и золота, красиво развевавшимися султанами.

Очевидцы свидетельствовали, что в те утренние часы все кварталы, прилегавшие к Тюильрийскому дворцу и саду, уже кишели народом: «...на порогах домов, на улицах люди изумленно переглядывались, спрашивая друг у друга, что это значит; затем любопытство погнало всех на место действия», к Тюильри, вокруг которого собрались бесчисленные толпы горожан, повсюду царило веселое оживление. «Физиономия Парижа, - писал об этом А. Вандаль, - была скорее праздничная, чем такая, как в дни революции. Каждый, однако, понимал, что дело идет о низвержении существующей власти. Говорили: “Директория рухнула” и радовались при этой мысли»[1121].

Около 10 часов утра Наполеон во главе войсковых колонн прибыл к Тюильрийскому саду. Он расставил войска вдоль садовой решетки, сошел с коня и со свитой из нескольких генералов и офицеров (с Лефевром, Бертье, Леклерком, Себастиани) прошел через сад ко дворцу. Во дворце его ждали и с почетом провели в зал заседаний. Там старейшины в красных тогах античного образца, с подчеркнутой сенаторской важностью уже приготовились его слушать.

Наполеон, хотя и был в окружении своих боевых соратников, чувствовал себя перед парламентским собранием (как это заметили очевидцы) неуверенно: с какой радостью он предпочел бы увидеть перед собой боевые колонны солдат вместо этих скамей, заполненных надутыми и раскрашенными манекенами! Но ему удалось взять себя в руки и с видимым усилием произнести краткую, наполеоновски выразительную речь: «Республика гибнет! Вы сами признали это, сами издали декрет, который должен спасти ее... С помощью всех друзей свободы - и тех, кто основал Республику, и тех, кто ее защищал, - я отстою ее! Мы хотим республику, основанную на свободе и равенстве, на священных принципах народного представительства, и мы ее будем иметь. Клянусь!»[1122]

Все генералы и офицеры свиты в один голос подхватили клятву своего вождя: «Клянемся!», а с трибун Совета старейшин в ответ грянул гром рукоплесканий.

Наполеон вышел из зала заседаний в сад к войскам, принимая на ходу поздравления от своих приверженцев; они ликовали, ибо до сих пор все шло как нельзя лучше. На выходе из сада, уже перед войсками, генерал увидел Франсуа Бото, который служил секретарем у Барраса и был его доверенным лицом, а теперь зачем-то пытался протиснуться сквозь толпу собравшихся вокруг Тюильри зевак к Наполеону. Тут же последовала сцена, описанная в разнообразных источниках. Наполеон, по-видимому, как заметил Д. С. Мережковский, «избрал Бото козлом отпущения за грехи Директории»[1123]. Обращаясь к секретарю Барраса, но гневно и так громко, что его слышали шеренги войск и толпы народа, он произнес свою знаменитую речь:

«Что вы сделали с Францией, которую я оставил вам в таком блестящем состоянии? Я вам оставил мир - я нахожу войну! Я вам оставил победы - нахожу поражения. Я вам оставил миллионы из Италии, а нахожу грабительские законы и нищету! Что вы сделали с сотней тысяч французов, сподвижников моей славы? Они мертвы!..»[1124]

А. 3. Манфред верно подчеркивал, что с этой речью Наполеон обращался не к жалкому Бото и не к Баррасу, уже выдворенному с политической арены, даже не к своим войскам и не к толпам народа, которые приветствовали его несмолкаемым кличем «Виват Бонапарт! Виват республика!»; он уже «ощущал себя на подиуме всемирного форума, на сцене мирового театра, он обращался к миллионной, необозримой - настоящей и будущей - аудитории, он говорил в века»[1125].

Закончив речь, Наполеон вновь сел на коня и провел смотр войск, собравшихся вокруг Тюильри. Объезжая ряды солдат, он воодушевлял их напоминанием о прошлых победах и верой в победы грядущие, буквально исторгал у них клятвы в верности и обещал возвратить республике ее блеск и величие. Войска отвечали ему громовым приветствием: «Да здравствует республика! Да здравствует Бонапарт!»

После такого триумфа легко было понять бонапартистов, которые еще до конца дня 18 брюмера готовы были праздновать полную и окончательную победу своего кумира, видя, как готовы идти за ним в огонь и в воду его войска и как он устранил Директорию, а Совет старейшин подмял под себя. Но самые проницательные из них, в первую очередь Сьейес, а главное сам Наполеон, не позволяли себе расслабиться, понимая, что пока еще ничего не решено и все решится завтра.

Дело в том, что на противоположном берегу Сены в Бурбонском дворце заседал другой Совет - пятисот, нижняя палата Законодательного собрания. Совет пятисот имел право законодательной инициативы, т. ч. мог принимать любые законы, которые Совет старейшин затем обсуждал, утверждал или отклонял. Но расстановка политических сил в Совете пятисот была совершенно иной, нежели у старейшин: больше 200 якобинцев, решительно настроенных против «генеральского своеволия», множество колеблющихся и лишь малая часть депутатов, готовых поддержать coup d’état.