Тема с вариациями - Самуил Иосифович Алёшин

выход из положения. И наилучший, который мне известен, — война.

М и р е н а. А ты не боишься проиграть?

К е ф а л. Риск всегда есть. Но напасть первым — залог успеха. А выиграв, можно очень долго существовать за счет грабежа. И потом, победа сулит мне необычайный рост популярности. А популярность — это власть.

М и р е н а. Но ты сам говоришь о риске. Так, может, лучше рискнуть и с первых же дней правления говорить народу все, как есть? Тогда можно бы вырваться из этого заколдованного круга и не ввязываться в войну.

К е ф а л. В том-то и дело, что, придя к власти, надо сгущать краски. Необходимо иметь некоторый запас. Нет! Правду говорят только сумасшедшие или пророки. Что, по существу, одно и то же. Первых за это сажают на цепь, подальше от людей. Вторых побивают камнями или распинают. В общем, приговаривают к смерти. Но, само собой, за какое-нибудь другое вымышленное преступление.

М и р е н а. Я потрясена. Ты открыл мне глаза. Я прозрела. Счастье мое, как приятно и полезно слушать тебя и упиваться мудростью, которая струится из твоих уст. Но тогда что же тебя беспокоит? Почему твой лоб хмур, а глаза мрачны?

К е ф а л. Для того чтобы начать войну, надо внушить афинянам, будто они вынуждены защищаться. А чтобы победить, надо напасть первым. Как видишь, тут есть противоречие, которое необходимо сделать незаметным.

М и р е н а. То есть обмануть?

К е ф а л. Ни в коем случае. Просто когда говоришь с людьми, следует понимать их натуру. А именно: если потворствуешь людской лени, верят охотно, кто бы ни выступал. Если же надо звать людей на смерть, то призывать должны те, кого чтут искренне, не на словах. Но такие частенько неподкупны, то есть независимы. Так что возможны неожиданности.

М и р е н а. Какой же выход?

К е ф а л. Сделать их зависимыми. Однако в глазах народа они должны быть свободны и служить не мне, а только истине. Вот потому я и обратился к философам.

М и р е н а. Понимаю. А философы — это нечто вроде пророков.

К е ф а л (усмехнувшись). Наоборот. Философы — это ручные, дрессированные пророки. Они скажут то, что я хочу. Они именно тем и отличаются от пророков, что говорят ложь под видом правды. Иначе их давно побили бы камнями. Меня смущает другое. Позвав философов, я не могу не позвать Сократа, так как народу известно, что оракул назвал Сократа мудрейшим. Да и слава Сократа соответствует этим словам. А имея с ним дело, никогда наперед не знаешь, чем это кончится.

М и р е н а. Он может сказать правду?

К е ф а л. Хуже. (С сильным раздражением.) В том-то и дело, что он сам ничего не утверждает. Только спрашивает. И, отвечая ему, ты никогда не знаешь, к какому выводу придешь.

М и р е н а. Но ты говорил, что философы — ручные. Так разве нельзя приручить и его?

К е ф а л. Они ручные потому, что торгуют своей мудростью. Кто купил, тот и приручил. А Сократ бескорыстен. Хуже нет для государства бескорыстных людей. Ты думаешь, жулики и бездари враги государства? Нет. Они обрывают листочки с государственного древа. А бескорыстные подрывают его корни. И ты не можешь взять их за горло иначе чем рукой. Ты их можешь задушить, но тогда за них начинает говорить их слава, причем иногда громче, чем при жизни. А ее не задушишь. Нет. Мне надо, чтобы он говорил. И то, что я хочу. Вот задача.

Три стука в дверь.

Это Агиррий. Я велел ему явиться в любое время. Он был у Сократа. Придется мне тебя покинуть.

М и р е н а. Счастье мое, а ты не мог бы продлить минуты мои с тобой и позволить услышать, как ты будешь дальше решать свою задачу? Позови Агиррия. Если хочешь, я опущу занавеску. (Опускает полог, отделяющий ложе от прочего помещения.) Вот так. (Привлекает Кефала за полог и целует его.)

К е ф а л. Тебе трудно отказать. (Приоткрыв дверь.) Войди, любезный.

Появляется  А г и р р и й.

А г и р р и й. Уважаемому Кефалу — привет!

К е ф а л. Говори.

А г и р р и й. Мы одни?

К е ф а л. Да.

А г и р р и й. Этот ублюдок Сократ, эта старая немочь, неспособная, наверное, переспать с женщиной так, чтобы она не бесилась от злости, этот…

К е ф а л (прерывая). Говори по делу.

А г и р р и й (покосясь на занавеску). Я передал деньги Сократу.

К е ф а л. Прекрасно.

А г и р р и й. Он их не тронул. Они остались лежать на столе.

К е ф а л. А что он сказал, услышав мое предложение?

А г и р р и й. Сказал, что подумает.

К е ф а л. Чем же ты недоволен?

А г и р р и й. Он обманщик. Нельзя доверять ни одному его слову.

К е ф а л. О, если бы это было так, я был бы спокоен.

А г и р р и й. Он лгун! И его жена также! Они обманывают всех!

К е ф а л. Почему ты так думаешь?

А г и р р и й. Когда нищему человеку дают деньги, он их берет и благодарит. А не говорит, что подумает.

К е ф а л. Это не обычный человек. Это Сократ. А Ксантиппа тоже увидела деньги, как я тебе приказал?

А г и р р и й. Да. Знаешь, Кефал, думаю, Сократ все-таки получает деньги за свою болтовню. Иначе Ксантиппа не держалась бы за него. Женщин привязывают к мужчине либо деньги, либо власть. Власти у него нет, значит…

К е ф а л. Довольно. Я знаю, что ты звезд с неба не хватаешь, но… Не возражай. Ты выполнил мое поручение и можешь идти.

А г и р р и й. А все-таки я прав.

К е ф а л. Хватит! Не думай об этом. Иди.

Агиррий выходит.

(Отдергивая занавеску.) Что ты скажешь об этом дураке? Когда всем в Афинах известно, что Сократ бессребреник! И еще осмеливается спорить!

М и р е н а (она очень внимательно слушала этот разговор). Разумеется, ты прав, счастье мое. Но стоит ли гневаться на того, кто глупее тебя? Тогда ты станешь сердит на всех нас. И на меня, твою рабу, в том числе.

К е ф а л. На тебя я никогда не буду сердиться.

М и р е н а. Никогда? Какое прекрасное, твердое слово. И какое счастье слышать его в устах такого великого человека, как ты. Твое слово — скала. На ней можно спокойно и твердо стоять всю жизнь. Но, прости за вопрос, а что, если Сократ не захочет тебя поддержать? Или выступит против?

К е ф а л. В истинно демократическом государстве все должны быть либо управляемы, либо мертвы. (Выходит.)

М и р е н а (подходит к зеркалу и рассматривает себя). И это ради него ты оставила Федона. Да… Этому не жалко даже толкнуть народ на самоубийство. Лишь бы удержаться на месте. Агиррий дурак, ты говоришь? Но и ты не умнее, если позволяешь себе со мной так откровенно… А может, он не считает меня за человека?.. И ведь никто мне не посочувствует!..

Х о р. Удивительное все-таки создание — человек. Продался — хочет, чтобы ему сочувствовали. Не продался — ждет, чтобы его похвалили!

КАРТИНА ТРЕТЬЯ. — У СОКРАТА

К с а н т и п п а  сидит у себя во дворике