Анатолий Тарасов - Александр Горбунов

Что двигало Тарасовым? Уверенность в своих силах и возможностях? Стремление доказать, что и в футболе он может добиться высоких результатов?

Назначение Тарасова в футбольный ЦСКА стало безусловной сенсацией. Только о ней и говорили. Николай Петрович Старостин изрек: «Не дай бог, у Тольки что-нибудь получится в футболе. Нас всех тогда за Можай загонят. За то, что шли не по той линии».

По свидетельству Бубукина, в их отношениях с Тарасовым «ощущалась поначалу какая-то отчужденность». Никто и никогда так к нему не придирался, как Тарасов в первые месяцы. Он шпынял одного из самых добросовестных в советском футболе по отношению к делу специалистов почем зря. Причем по пустякам: «Валентин, вы заискивающим тоном говорите с игроками. Надо строже: товарищ Федотов, товарищ Копейкин, товарищ Капличный!» Или: «Почему вы мне не доложили, что Капличный лег спать в половине двенадцатого, хотя должен в одиннадцать. Вы должны были сделать обход. Вы не сделали этого…»

Бубукин рассчитывал на совершенно иной уровень взаимодействия, на большее взаимопонимание. Только собрался поговорить на эту тему с Тарасовым, объясниться, наконец, как ему позвонил Анатолий Владимирович, назначил встречу у гостиничного комплекса ЦСКА, привел в ресторан, где уже был накрыт столик на двоих, и после первой рюмки поведал Бубукину:

«Валентин, я сделал вывод, что мы можем с тобой в паре работать. И дружить можем и работать. Контрольный срок завершен. Так что ты меня уж извини за то, что я так к тебе относился, требовал постоянно. Пойми меня правильно. У меня был хороший друг. Его за пьянку разжаловали. Я пришел к нему и сказал, что похлопочу, верну звание, верну всё. Только дай слово, что заканчиваешь пить. Потому что иначе ты потерянный человек. Он мне говорит: Анатолий, всё! Я твой до гробовой доски… А через некоторое время меня приглашает к себе мой хороший товарищ, завотделом ЦК партии, и дает почитать пасквиль. Друг мой, мною спасенный, написал не анонимку, а от своего лица: Тарасов нарушает режим и вообще ведет себя не так, как подобает советскому тренеру. Спас, по существу, человека, всё сделал — и такой нож в спину. Так что я без испытания теперь не могу. Сейчас я вижу, что у нас с тобой иная картина».

Именно с этого дня, по мнению Бубукина, они с Тарасовым стали близкими друзьями. «Он, что называется, “пустил меня в душу”, — вспоминал Бубукин. — И там, в душе, оказался очень близким и искренним человеком, с тонким, кстати, чувством юмора. Даже много лет спустя, когда ему бывало плохо, он звонил с дачи, просил мою Зою к телефону: “Зой, Вальку с ночевкой отпустишь? Настроение плохое, баньку натопил”. Она: пускай едет. Я ему: “Анатолий Владимирович, что с собой взять?” — “Да ничего, вроде, не надо. Возьми только водку, закуску, баб — остальное всё есть”. Парились. И наговориться не могли».

Неизвестно, постукивали ли на Тарасова футбольные люди, с которыми ему пришлось столкнуться в 1975 году в команде, в клубе, в станах соперников. А вот в хоккее наушничество процветало. «Тарасова, — рассказывал в интервью обозревателю газеты «Спорт-экспресс» Елене Вайцеховской Александр Николаевич Яковлев, занимавший с 1965 по 1973 год пост первого заместителя заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС, вообще боялись, в том числе и в КГБ. Суровый был человек, и к тому же, в отличие от Чернышева, никогда не выбирал дипломатических выражений. Кстати, на самого Тарасова доносы, докладные записки, жалобы шли и в КГБ, и в ЦК бесконечным потоком. Мы досконально знали, сколько килограммов таскают на себе за тренировку игроки, как “издевается” над ними Тарасов. Его многие не любили. Но уважали все без исключения».

Выражение «тарасовский призыв» моментально прижилось в советском футбольном сообществе. О «списках Тарасова», в которых, в зависимости от степени страха перед предстоявшей «футбольной мобилизацией», фигурировали цифры в 20, 40, а то и 90 игроков, якобы подлежавших призыву в ЦСКА, судачили на каждом футбольном перекрестке.

В ЦСКА призывали до Тарасова и после Тарасова. (И не только в ЦСКА, кстати, — в другие армейские и динамовские команды страны тоже; «Динамо», правда, имело право «второй ночи».) Историй на эту тему немало.

Когда сборная СССР прилетела в 1974 году в Шереметьево откуда-то из-за границы, полузащитника донецкого «Шахтера» Анатолия Конькова встречал усиленный воинский наряд, но футболисту, прознавшему о том, кто его и с какой целью встречает, удалось с помощью носильщиков, разместивших за небольшую мзду игрока в тележке под сумками, незамеченным покинуть зал прилета, а потом обмануть преследователей и отправиться домой не поездом или самолетом (всё было под контролем военных патрулей), а на нанятом за приличные деньги автомобиле — сначала до Ростова, а потом в Донецк, где он благополучно пополнил ряды войск МВД и спустя некоторое время очутился в киевском «Динамо». История получила огласку. Из Министерства обороны поступило распоряжение наказать виновных, и не выдержало сердце несчастного руководителя спортклуба ЦСКА полковника Леонида Нерушенко.

При Тарасове «призывниками» стали Юрий Чесноков («Локомотив»), Сергей Ольшанский («Спартак») и Вадим Никонов («Торпедо»).

Чесноков после турне молодежной сборной страны по Сингапуру и Индонезии вернулся в Москву, где его, дабы не украли представители «Спартака», «Динамо» и «Торпедо», на аэродроме, прямо у трапа, на «Волге», встречал начальник Московской железной дороги. На шоссе «Волгу» «подрезал» автомобиль с армейским нарядом. Вышедший из «уазика» офицер сообщил начальнику дороги, что в его машине скрывается призывник Чесноков, вручил игроку повестку и заставил пересесть в свой лимузин.

Умные люди посоветовали Ольшанскому учиться в институте так, чтобы, задерживаясь на каждом курсе по два года, избежать призыва. Не помогло. 25 мая 1975 года он сыграл в составе олимпийской сборной, а 28 мая, в день 27-летия, за ним приехал наряд из военкомата (и это при том, что после двадцати семи лет в Советском Союзе в армию не призывали). Ольшанский стал жертвой распрей между партийными чиновниками высокого ранга, болевшими за «Спартак», и военными. Партийные настаивали на том, чтобы спартаковского капитана в армию не призывали — всё равно, дескать, будет не служить, а играть за ЦСКА. Военные закусили удила: призовем и будет служить. Так и сделали. Служил Ольшанский на Камчатке. Журналисту Денису Романцову он рассказывал, что когда его привезли туда, офицеры глазам своим не поверили. «Мы же тебя видели три дня назад — за сборную играл. Ты, на верное, убил кого-то и тебя спрятали сюда, чтобы не сажать». Посмеялись. Спустя время, правда, Ольшанский стал играть в хабаровском СКА, но в ЦСКА оказался только после того, как там перестал работать Тарасов.

Никонова, прятавшегося от военно-милицейских нарядов по квартирам (в том числе и у своего давнего друга Валерия Харламова), «забрили» за месяц до 27-летия. И он, как Ольшанский, долгое время не играл — служил в Чебаркуле — там, где в свое время играл в хоккей его друг. Никонову и Харламов хотел помочь, и Фирсов — бесполезно. Ольшанского и Никонова сделали «примером принципиальности» военных, на которых профсоюзные команды жаловались в высокие партийные инстанции: дескать, обирают, ослабляют в угоду ЦСКА, где наших футболистов вместо службы используют в качестве игроков.