Анатолий Тарасов - Александр Горбунов

Павлов же и Тихонов в той ситуации вели свою игру. Уверенности в победе в Праге у них, понятно, не было и быть не могло: чехи у себя дома, для Тихонова дебют, новые игроки. Случись поражение (а оно, надо сказать, было совсем рядом и случилось бы, не перегори хозяева в заключительном матче, когда сборной СССР для общего успеха обязательно надо было выигрывать с разницей в две шайбы), оно легко списывалось не только на лежавшие на поверхности обстоятельства, но прежде всего на неумение консультанта (Тарасова) оказать квалифицированную помощь Тихонову на первом для него чемпионате мира.

Вымолвленное — «только после Праги» — вполне могло свидетельствовать о желании Тарасова вернуться к активной работе. Но Павлов не собирался возвращать Тарасова ни при каких обстоятельствах. Отказ Тарасова консультировать в Праге Тихонова и Юрзинова полностью Павлова устраивал. Для спортивного руководителя всё складывалось так же удачно, как и в 1972 году. Как и тогда, на чемпионат мира — и тоже в Прагу — отправился новый тренер. Тогда Бобров, сейчас — Тихонов. Как и тогда, поражение можно было объяснить тренерским дебютом. Вот только теперь на Павлова работал и тарасовский отказ.

В ответ на вопрос интервьюеров (вопрос, стоит признать, весьма странный): «Тарасов очень ревновал вас к успехам?», — Тихонов воскликнул: «Еще бы!» и добавил: «Он мечтал вернуться в сборную».

Что с того, если даже и мечтал? Между мечтой и «ревностью к успехам», читай: завистью, нет никакой взаимосвязи. Тарасов критиковал качество игры и результаты, но никогда не желал, чтобы «не его ЦСКА» и «не его сборная» проигрывали чемпионаты СССР, мира и олимпийские турниры.

Тарасов был первым, кто позвонил Тихонову на следующий день после его приезда в Москву. Позвонил в семь утра. Дал рекомендацию — быть с игроками строже. И пообещал при необходимости поддержать.

Дал тогда Тарасов Тихонову и несколько советов — с позиции опытного тренера и человека, хорошо знавшего, как и о чем говорить с игроками. Понятно, что советовал Анатолий Владимирович то, что сказал бы сам. При всем желании Тихонова у него никогда бы это не вышло. Но последовать совету Тарасова он поначалу попытался. Не получилось. «Прежде всего, — говорил Тихонов, — потому что я не Тарасов. И то, что кажется естественным в устах маститого тренера, было, скажем, не совсем подходящим для меня. И хоккеисты мои слова не воспринимали».

Слова, между тем, — серьезный инструмент во взаимоотношениях, лежащих в плоскости «игроки — тренер». Многие из хоккеистов и годы спустя не воспринимали слова Тихонова. А когда привыкли и стали воспринимать, произошла история, игроков поразившая.

После поражения от американцев на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде в 1980 году Тихонов с глазу на глаз поговорил о случившемся с капитаном сборной Борисом Михайловым. Тренер предложил отнестись к проигрышу — и ему, и команде, — как говорят в таких случаях финны, «на низком профиле» и при неизбежных контактах с прессой придерживаться строго выбранной линии: вместе готовились, вместе проиграли, вместе несем ответственность. Игроки с такой постановкой вопроса согласились и пунктам негласного соглашения следовали. Тихонов же на страницах «Правды» в поражении обвинил игроков, причем пофамильно. Как пишет Леонид Рейзер в книге «Доминанта Виктора Тихонова», Михайлов, авторитетом своим заставивший партнеров в данное Тихоновым в Лейк-Плэсиде обещание поверить, на традиционном банкете в честь победы ЦСКА в чемпионате страны произнес «тост»:

— Я хочу сказать, что вы, Виктор Васильевич, — не мужчина! Когда мы выигрываем, вы превозносите себя. А когда беда произошла, неудача в Лейк-Плэсиде, все шишки полетели на игроков. Вы не сдержали данного вами же слова! И хватит строить из себя первооткрывателя в хоккее — то, что вы преподносите нам как новое, все давно уже известно и апробировано…

Тихонов, рассказывают, расплакался. И неизвестно, что вызвало его слезы — обвинение в том, что он не мужчина, или же призыв много чего повидавшего в хоккее мастера не строить из себя «первооткрывателя», поскольку пользуется он тем, что его предшественниками, прежде всего Тарасовым, давно уже было открыто.

Скорее — второе. «Если тренер, — считал Тарасов, — говорит о слабой игре своих подопечных, то не имеет права утаивать и собственные просчеты».

Тихонов между тем спустя год-другой после назначения в ЦСКА поведал, что его повергла в изумление и уныние «поразительная», как он выразился, «отсталость достаточно, казалось бы, искушенных в игре мастеров в тактической подготовке, их неуважительное отношение к теоретической подготовке». И еще он увидел, что «лидеры хоккея начисто отвыкли от дисциплины».

В чей огород камешки? Если Тихонов имел в виду игроков сборной, значит, «объектами» его наблюдений стали Тарасов, Чернышев, Бобров и Кулагин. Если ЦСКА — то Тарасов или же Локтев. В любом случае выходило так, что прежде, до прихода Тихонова в ЦСКА и сборную, слабо было поставлено дело с дисциплиной, обучению тактике и никуда не годилась теоретическая подготовка.

Еще до чемпионата мира-77 в Вене, после которого Тихонов заменил в сборной Кулагина, Тарасов, собиравшийся на турнир в Австрию в статусе обозревателя ТАСС, предрекал молодому рижскому тренеру большое будущее и отмечал его преданность хоккею и огромную работоспособность. После проигранного тогда советской командой чемпионата Анатолий Владимирович, обсуждая в Вене с корреспондентом ТАСС Александром Левинсоном кандидатуры возможных преемников Кулагина, назвал Тихонова.

После проигранного командой Тихонова «Кубка Канады» (третье место в 1976 году — Тихонов, не будучи еще главным тренером национальной сборной, вместе с Борисом Майоровым и Робертом Черенковым возил на турнир смешанный состав) Тарасов резко прошелся по «молодому» специалисту (хотя какой же он тогда был молодой? Тихонову шел сорок седьмой год, Тарасов в этом возрасте и чемпионат мира выигрывал, и Олимпийские игры, не говоря уже о чемпионатах страны) в «Комсомольской правде»:

«Считается, что тренер, придя в сборную, должен оставаться “самим собой”, придерживаться стиля, проверенного в своем клубе. Это, на мой взгляд, неверное, упрощенное мнение. В сборной собраны лучшие хоккеисты страны. Они нуждаются в сложных, порой новых тренировочных упражнениях. Перед ними необходимо ставить самые высокие задачи, соответствующие их знаниям, опыту и мастерству. Виктор Тихонов успешно работал с рижским “Динамо”. Но методы эти подходили хоккеистам среднего уровня. Способствовать росту мастерства высококлассного хоккеиста они не могут».

И Тихонов воспринял критику Тарасова (пусть даже и забывшего в полемическом запале, что тренеру не дали возможности взять в Канаду всех ведущих игроков) не как выпад, а скорее как обиду за неудачу советской сборной. Поражения ЦСКА и сборной СССР действительно становились для Тарасова личной обидой. Тарасов был патриотом страны и клуба, в котором прошла его яркая тренерская жизнь.

Еще раньше Виктор Тихонов посчитал, по всей вероятности, что ему завидует Аркадий Чернышев. Они вместе работали в «Динамо». Тихонов, четыре раза подряд становившийся чемпионом СССР (в 1951, 1952 и 1953 с ВВС, а в 1954-м с «Динамо»), был кандидатом на поездку на первую для советского хоккея Олимпиаду — в Кортина-д’Ампеццо в 1956 году, но в последний момент Чернышев, возглавлявший тогда сборную, предпочел ему Альфреда Кучевского. Но когда Тихонов завершил карьеру игрока, Аркадий Иванович пригласил его в «Динамо» на должность своего помощника. Именно Чернышев, считается, рекомендовал Тихонова в главные тренеры рижского «Динамо». И Тихонов рассказал журналисту Олегу Спасскому, почему, на его взгляд, Чернышев сделал это: