Высота смертников - Сергей Михеенков

И действительно, штаб Западного фронта требовал от командующего 50-й армии взять артиллерийские высоты, помеченные на полевых картах как высота 269,2 и высота 275, чтобы ликвидировать угрозу контроля противником этого участка фронта на многие десятки километров вокруг. Более того, на штабных и полевых картах хорошо просматривалась конфигурация передовой линии: высоты с немецкой стороны, словно надежные колья, держали туго натянутую проволоку фронта. На станцию Мятлевская прибывали все новые и новые эшелоны с техникой и боеприпасами. С местного аэродрома, находящегося недалеко от станции, взлетали самолеты. Но танки горели на западных склонах Зайцевой Горы. Самолеты падали в болота. И тысячи трупов пехотинцев стыли на нейтральной полосе между двумя рядами колючей проволоки. Их стриженые головы заметал снег. Мерзлую плоть объедали мыши и лисы. Они были ничьи на этой ничейной полосе, где так же, как и метель, вольно гуляла только смерть. Только она одна. Взрыв одной из высот и последующая атака русских на несколько часов изменили положение на этом участке фронта. Один из батальонов прорвался вперед и перехватил шоссе, отрезав таким образом от тылов оборонявшихся на высотах. Но удержать кольцо не удалось. Со стороны Милятина, где немцы сосредоточили свой резерв, подошли танки и пехота и сбили батальон с шоссе. На высотах танков не было. Немцы их держали в тылу, тщательно замаскировав от налетов авиации. Танки немцы берегли, зная, что все имеющиеся резервы израсходованы в боях на Волге. И что новых танков им не получить, потому что именно туда, в донскую и волжскую степи, направлял сейчас фюрер последние свои резервы, чтобы не допустить распада южного фронта.

Здесь же, в центре, тоже все колыхалось и гудело. Калининский фронт и часть армий Западного штурмовали Ржев. Ржевская битва, начавшаяся еще в январе, не прекращалась[33]. Левый фланг Западного фронта тоже давил вперед. И немцы хорошо понимали, что в том случае, если они не удержатся на Варшавском шоссе, мгновенная угроза нависнет над Вязьмой. А если падет Вязьма, то русские замкнут ржевский «котел». То, чего они добивались уже год. Таким образом, как часто случалось на войне, одна высота, возможно, даже незначительная, решала много задач и она, как некий главный ключ, запирала сразу многие замки.

И то, что русские пошли на подкоп, впечатляло.

С того жуткого дня прошло больше двух месяцев. Но воронка еще дымилась. Ее завалило свежим снегом. Мороз сковал вывороченную землю. Но сидящим вверху возле дежурных пулеметов наблюдателям казалось, что воронка еще дышит.

Никто из офицеров штрафной роты не знал, когда их бросят в бой. Из штаба полка пришло распоряжение: отыскать в ближнем тылу местность, похожую на восточный склон Зайцевой Горы и, пока есть время, заняться боевой подготовкой. Подходящее место вскоре отыскали. В тот же день рота, построившись взводными коробками, отбыла к месту тренировок. Следом за взводами тянулись конные запряжки и небольшой санный обоз: артиллеристы тащили дивизионные орудия, а минометчики везли в санях свои «самовары».

На боевую учебу пришлось три дня.

Чтобы особо не выматывать бойцов, старший лейтенант Солодовников приказал соорудить в ближайшем леске шалаши. Там бойцы отдыхали во время продолжительных перерывов после каждой «атаки» на холм. Холм возвышался над местностью, заросшей березняком и елями, и действительно сильно напоминал Зайцеву Гору. Сюда же прибыли и обе полевые кухни. Кухни тщательно замаскировали навесами из еловых лапок. Трубы дымили беспрестанно.

Воронцов успел познакомиться со своими заместителями и переменным составом взвода. После пополнения состав роты снова перетасовали.

Первым взводом командовал лейтенант Могилевский. Его значительно пополнили вновь прибывшими, в основном из соседних полков дивизии. В первый взвод приказано было передать все автоматы, которые получили командиры отделений. ППШ оставили только лейтенантам. Зря хлопотал Кондратий Герасимович. Винтовки успели хорошенько пристрелять. Среди бойцов оказались такие, кто вообще впервые держал в руках оружие. С ними занимались особо.

Вторым взводом теперь командовал младший лейтенант Нелюбин. Его окруженцы частенько отставали на марше. Да и в «атаку» шли — задыхались.

— В чем дело, Нелюбин? — рявкнул на него ротный после первой же пробежки на холм.

— Истощены, товарищ старший лейтенант. — Нелюбин приложил к шапке ладонь ковшиком. Она тоже дрожала. — Прикажите, товарищ старший лейтенант, выдавать моему взводу усиленное довольствие.

Ротный хотел вспылить. Но он прекрасно знал: не сегодня завтра с ними идти в бой. Никто не знает, каким будет этот бой. И где точно их бросят в атаку. Но то, что на Зайцеву Гору, — это точно. И чутье бывалого солдата подсказывало ротному, что на этот раз, скорее всего, их бросят без особой артподготовки. Уж какая артподготовка была произведена 4 октября, он помнил. Минные поля тогда рванули и перед его Седьмой ротой, в одно мгновение — свои и немецкие. Обрушилась землянка второго взвода. Взрывной волной, которая ураганом пронеслась на несколько километров, смело, как и не бывало, снежные брустверы и маскировку. Потом пошел вперед соседний батальон. Назад, оставляя на снегу кровавый след, откатилась только треть. Утром с той стороны в громкоговорители полк услышал: «Петь! Семен! Если еще живые, бросайте к е… м… винтовки и переходите к нам! Пусть из них комбат стреляет! Нас тут хорошо покормили! Завтра в тыл, на работу!» Ротный смотрел на взводного-2, на то, как он ковшиком держал ладонь и как дрожала эта его покрасневшая на ветру ладонь. Младший лейтенант Нелюбин попал в плен на месяц раньше, когда еще стояла жара и с нейтралки несло трупным смрадом так, что некоторые бойцы начинали болеть. Подкоп тогда только-только начинали, и о нем никто, кроме бойцов и командиров отдельной саперной роты, не знал.

— Чем же вас там кормили, Кондрат? — спросил ротный Нелюбина, вспомнив, как в октябре, после того, как немцы сбили соседний батальон с шоссе, громкоговорители хвалились с горы вкусными макаронами с мясом.

— Где? — переспросил Нелюбин, уже догадываясь, что имеет в виду старший лейтенант Солодовников.

— Там, в плену.

По тому, что ротный вдруг назвал его по имени, и по той интонации, с которой задал свой вопрос, Нелюбин понял, что никакой дурной подоплеки в словах старшего лейтенанта Солодовникова не было. Даже среди тех, кто побывал там, говорить о пережитом и увиденном было не принято. Но тут спрашивал ротный.

— Да там нас почти и не кормили. Раз полмешка каких-то мякин дали. На весь взвод. А потом — баландой.

— Что за баланда?

— Варили в котле картофельные очистки да мелко порезанную свеклу.

— А хлеб давали?

— Раз как-то дали сухари. Керосином пахли. А больше никакого хлеба не видели.

— Повезло вам, Кондрат, с Воронцовым. Батя вас в обиду не дал. Мне, как видишь, тоже с вами повезло. Большие деньги теперь будем получать! Двойной оклад[34]. Хвать ее в душу… Мне через пару месяцев капитана дадут. А вам с Воронцовым — лейтенантов. Но самое главное, что и этому, печатнику, Могилевскому, тоже очередное воинское звание присвоят! Печатник наш станет старшим лейтенантом. Роту получит. Просил я другого взводного на первый взвод. В приказе как сказано? В приказе сказано, что на должность командиров взводов назначаются офицеры из числа волевых и наиболее отличившихся в боях командиров и политработников. А мне назначили печатника как наиболее волевого и отличившегося…