Под новым небом, или На углях астероида - Александр Кучаев

Марта, отрыдав на плече Курта Винтермана, улыбнулась сквозь слёзы и сказала, что всё будет хорошо, рано или поздно и сын, и отец вернутся домой. В глубине её глаз, однако, поселилась нескрываемая печаль. Веда, узнав об исчезновении мужа, не проронила ни слова, но как-то сникла, пригнулась и словно сделалась ещё меньше ростом. Раза два или три потом видели её в лесу стоявшей на коленях и обратившей взор к небесам. Но она вообще, считалось, была немного со странностями, и молитвы её воспринимались как свойство характера. Когда Майе сообщили о Сергее, она только посмотрела вдаль, словно собираясь увидеть, что там, за морем, происходит, и сказала: «Узнаю его. Иначе Серж поступить не мог». Тем не менее и она посуровела и стала выглядеть на несколько лет старше. Пётр Васильевич, и до того не очень разговорчивый, замкнулся в себе и избегал появляться на людях.

Одних грюненсдорфцев временно поселили в здании ратуши, другим предоставили несколько вигвамов, пустовавших в Семигорье. Марта приняла к себе Винтерманов.

На другой день после возвращения «Ирландии» Уиллис собрал заседание парламента по вопросу строительства жилья для новоприбывших. В качестве представителя от них был приглашён Франц Розенштайн.

Без каких-либо бюрократических проволочек парламент постановил отвести для застройки участок земли к югу от Нью-Росса, по ту сторону ручья. Место это было удобное, ровное, в нескольких шагах от воды. По направлению к Семигорью и на запад, к лесу, тянулся просторный зелёный луг, часть которого потом можно было пустить под посевы.

22 сентября уложили первый камень под фундамент дома. На возведении жилья работали три бригады, в состав которых вошли как грюненсдорфцы, так и нью-россцы с семигорцами. В первых числах января строительство нового Грюненсдорфа было полностью завершено. Чтобы оправдать такое название, каждое семейство, поселившись, посадило вокруг своего жилья по нескольку плодовых деревьев. Персиковые, абрикосовые, фиговые деревья, а также финиковые пальмы посадили и вдоль дорог на некотором протяжении от крайних домов.

Со всех четырёх сторон посёлка, куда выходили коротенькие улочки, новосёлы установили таблички с его названием на немецком и английском языках. Красными буквами на синем фоне. Это придало Грюненсдорфу какую-то дополнительную прелесть и аккуратность.

Хороший пример заразителен: не прошло и недели, как подобные таблички были установлены и на окраинах Нью-Росса и Семигорья.

Почти половина взрослого населения Грюненсдорфа была серьёзно больна. Сказалось и длительное пребывание в холодной воде при ловле рыбы, и многолетнее курение табака. Поэтому работы у медицинского персонала Нью-Росса заметно прибавилось.

Особую тревогу вызывало состояние здоровья Эмми Винтерман.

– У неё словно ком льда вместо сердца – таким от него холодом веет, – сказала Мэри своему старшему коллеге, оставшись с ним наедине. Обладая мощным биополем, она ладонями, как рентгеном, проверила ауру девушки, выискивая малейшие отклонения от нормы, и была удручена состоянием её организма. – Поражены не только сердце, но и почки, не случайно у неё отёки под глазами. Да и суставы, мягко говоря, оставляют желать лучшего. При отсутствии лечения долго бы она не продержалась. Но мы попробуем её вытащить – я её сердечко и все остальные органы с патологией отогрею.

Обговорив курс лечения, они немедленно приступили к его реализации.

Ко времени прибытия «Ирландии» в Нью-Росс все раненые моряки, за исключением Стива, уже полностью поправились. Получивший контузию комендор долго ещё ничего не видел. Но благодаря усилиям врачей зрение его постепенно полностью восстановилось.

Ник был верен своему слову и не оставлял бедную Эмми. Каждый вечер он отправлялся к дому тёти Марты, где на первых порах проживали Винтерманы. Девушка выходила к нему, и они по часу, а то и больше просиживали на скамейке под окнами, выходившими во двор.

– Ты мне нравишься, – говорила Эмми своему ухажёру, – и я не мыслю жизни без тебя. Если я полностью выздоровею, а доктор Мэри говорит, что так и будет, то я выйду за тебя замуж. Если, конечно, ты сделаешь мне предложение.

– Обязательно сделаю. Ты мне тоже нравишься. Так сильно, что нет слов, которыми можно было бы выразить моё отношение к тебе.

Он говорил правду. И в море, и на суше образ дочери Винтерманов не покидал его.

– Пока мы слишком молоды для женитьбы, – говорила девушка. – Но мы поженимся сразу, как только повзрослеем. Ведь так, Ник?

– Да, конечно, Эмми.

– Лишь бы к тому времени мне стать абсолютно здоровой.

– Я уверен, ты полностью поправишься.

– А как смотрят твои родители на то, что ты общаешься со мной?

Эмми задала вопрос, который больше всего беспокоил парня. Пётр Васильевич относился к сердечной склонности сына по-житейски. Однажды у них состоялся разговор на эту тему. Сын сказал, что любит Эмми. А отец спросил, сможет ли она нарожать ему детей?

– Сможет, когда выздоровеет, – ответил сын.

– Ну и добре, – заключил отец. – Славная девушка. Есть в ней что-то особенное, хорошее. Я чувствую – за внешней хрупкостью у неё сильный характер. Она станет тебе верной и надёжной спутницей на всю жизнь.

Сложнее было с матерью.

– Оставь Эмми в покое, – сказала ему Джоан. – На ней и так лица нет, ты ещё пристаёшь со своими ухаживаниями. Я при виде её одно только думаю – не жилица. Ты лучше обрати внимание на Дженифер, какая она…

Ник был учтивым, послушным сыном, но слова матери привели его в крайнее негодование, и он не дал ей договорить.

– Вот что, мама, – сказал он, едва подбирая более-менее вежливые слова. – Если вы ещё раз будете говорить об Эмми в том же духе, то обещаю вам уйти из дома, никогда не возвращаться и прекратить всякие отношения с вами.

Впервые Ник говорил с ней на «вы». Джоан поняла, что он, не колеблясь, сдержит слово, и уже раскаивалась в затеянном разговоре.

– Я достаточно взрослый человек, чтобы самостоятельно решать свою судьбу, – продолжил Ник, внешне никак не выражая своих эмоций. – Я воевал, смотрел смерти в лицо, всякого повидал и в состоянии понять того или иного человека и распознать его суть. Эмми нравится мне так, что остальные девушки просто перестали для меня существовать. Поэтому не мешайте мне.

Джоан вспомнила, как чествовали Ника и Реди на центральной площади города. Было это вечером, на третий день после возвращения «Ирландии». Площадь не вмещала всех собравшихся.

Молодые люди стояли на крыльце ратуши, и О’Брайен рассказывал, как было отражено нападение вооружённых до зубов коммандос. В заключение он сказал, что если бы не героизм этих двух парней, «Ирландия» лежала бы сейчас на дне Дуная.

Виновников торжества наградили именным оружием – кортиками с выгравированной на них надписью «За боевое отличие». Принародно Реди произвели в матросы, а Ника назначили первым номером артиллерийского расчёта. Площадь рукоплескала им.