Длань Господня - Борис Вячеславович Конофальский

ко мне вестового шли, я буду недалеко от тебя, ровно на север. — Давал наставления кавалер.

— Да, господин.

— Не опозорь мою роту, — сказал Роха, проезжая мимо него и хлопая по шлему.

— Не опозорю, господин.

— Справится? — Спросил у Рохи Волков. — Дозор и арьергард вещи сложные.

— Либо справится, либо сдохнет, — философски рассуждал тот.

— Не молод ли? — Сомневался кавалер.

— Чего там, ты-то не младше был, когда в солдаты пошёл?

— Так я в его годы и сержантом не был.

— Так пусть радуется, что он в свои годы уже сержант. Пусть старается.

Ну, вот так и поговорили.

***

Нашли новое место у ручья. Место было так себе. Не очень хорошее. Заросли кустарника были так тут густы, что даже зимой, при наполовину облетевшей листве в десяти шагах ничего не было видно. Враг сам бы тебя не увидел, но и ты его приближение не распознал бы. Волков решил, что при приближении горцев даст пару залпов через заросли и сразу начнёт отходить, не дожидаясь сближения. Но пришёл Хилли со своими дозорными и сказал:

— Они встали лагерем, господин.

— Точно? Прямо в кустах лагерь поставили? — Не верил Волков.

— Сам видал, господин, поставили лагерь вокруг большого холма.

Кавалер задумался.

— Ну, что будем делать? — Спросил Роха.

Все офицеры и Хилли ждали его решения.

— Ну, так что, пойдём к их лагерю и ночью пуганём их малость или поставим тут свой лагерь и поспим чутка? — Не отставал Роха.

Понятное дело, все устали, беготня, марши, тревожные ожидание, снова беготня и марши, снова ожидание. Но Волков, в отличие от всех других, знал главную задачу. Ему было нужно, чтобы враг дошёл до большого оврага. Именно там он даст ему бой. Это и есть главная задача. А Роха как всегда торопился.

— Да подожди ты, не торопи! — Разозлился кавалер. — Вечно спешишь. Дай подумать!

— Думай, думай, — примирительно сказал Скарафаджо.

Эх, знать бы мысли командира горцев, заглянуть бы ему в его горную башку и посмотреть, что там? Сейчас бы ему Агнес совсем не помешала.

А знать он хотел, куда пойдут горцы дальше. За ним, на север, к большому оврагу, или… Вдруг такое может случиться! Ну, мало ли, как бывает. Повернёт к реке за провизией. Нет, конечно, такого быть не может. Не зря они сюда бежали, сломя голову, в надежде отомстить за разграбленный лагерь и убитых там солдат. Нет, не повернут они обратно. Не повернут.

И он решил:

— Хилли, останешься тут со своими людьми в дозоре. Караул на ночь удвой, слушай их. Как двинутся они на рассвете, так пошлёшь ко мне вестового. Я хочу знать, куда они пойдут. Понял?

— Да, господин, всё понял, — отвечал молодой сержант.

— А мы куда? — Не унимался Роха.

— Догони колонну, нам нужно за ночь дотащить пушки до оврага.

— Значит, спать не будем? — Невесело спросил Скарафаджо.

— Ты всё лето спал, неужто не выспался? — Сказал Волков, поворачивая коня на север.

— Выспался, выспался, — бурчал Роха и, проезжая мимо Хилли, снова хлопнул его по шлему, снова повторил: — Смотри, не опозорь роту, Хельмут.

— Не волнуйтесь, ротмистр, — уже вслед ему кричал молодой сержант. — Не опозорю.

Глава 53

Луны нет, темень, дождь моросит холодный. Под копытами коней глина скользкая, кусты в рост всадника с конём. Ничего не видно, даже неба. Но Волков гнал свою колонну на север, чтобы догнать ушедших вперёд, едва ли не на ощупь. Хворь, усталость, боль в ноге — всё потом, потом. Сейчас надо оторваться от противника хотя бы на один переход. Пока жар донимал его не так сильно, как день или два назад. Сейчас его мучала нога. Не мудрено, он с раннего утра из седла не вылезал, вот её и выкручивает. Но лучше нога, чем жар. От жара в голове туман, в членах слабость, а нога… Ну, нога просто болит, иной раз приступы накатывают до зубного скрежета, но это просто боль. Боль можно терпеть. Он потерпит. Потом он отдохнёт, потом отоспится.

И ещё полуночи не было, когда впередиидущих окрикнули часовые:

— А ну, стой! Кто там? Отвечай, кто идёт? — Кричали из мрака ночи.

— Эшбахт! А вы кто?

— Фон Финк.

О! С каким удовольствием он слез с лошади, хотя и знал, что это ненадолго. Нога ниже колена ничего не чувствовала, хоть жги её, и едва слушалась его, он уселся на бочку, вытянул её. Пока собирали офицеров, он попросил Увальня снять наколенник и набедренную пластину, чтобы монах мог размять ногу. Пока брат Ипполит помогал ему, собрались все офицеры.

Ночной ветер рвал пламя в лампах и факелах, офицеры были хмуры со сна. Все понимали, что не просто так их разбудили. Да, не просто так:

— До горцев два часа хода, — сухо сказал Волков. Он знал, что он им скажет дальше, и знал, что они ему будут говорить. Но продолжал, этот ритуал надо было выдержать. — Поднимайте людей, до рассвета мы должны быть у большого оврага.

— Поднимать людей? Они вымотаны. Мы даже ужин не готовили, так они устали. — Говорил фон Финк после небольшой паузы.

Волков знал, что именно это ему и будут говорить. А ещё ему сейчас скажут, что лошади тоже устали.

— Хотелось бы вам заметить, кавалер, — едко начал капитан Пруфф, — что мои лошади падают от усталости, четыре дня надрываются, и вы опять готовы гнать их в ночь.

Он был готов к этому замечанию:

— Часть обоза бросим тут, три-четыре телеги попрячем по кустам, всё ценное унесём с собой, освободившихся лошадей забирайте на смену, впрягайте в пушки.

— Но люди шли по глине… — попытался продолжить бессмысленный разговор теперь Рене.

— Я это слышал, — повысил голос Волков. — Да-да, люди устали, они тащились по глине, они не кормлены, а лошади выбились из сил, ещё я знаю, что они порвали всю сбрую, и теперь она требует ремонта. Так было всегда и везде с первого дня моей службы. Я всё это слышал, Рене, слышал.

Он помолчал, поморщился, монах уж очень сильно мял ногу:

— Но ещё я знаю, что восемь сотен горных псов стоят в двух часа отсюда, и они в бешенстве, потому что мы разбили их лагерь и поубивали кучу их дружков И их командир жаждет встречи с нами. Да, господа, да. Они рядом, мне не удалось их задержать. И завтра, если мы не подготовим позицию для этих ваших людей, за которых вы так переживаете, горцы втопчут их в эту самую глину. Да и вас тоже, господа, вас тоже.