Лука, или Темное бессмертие - Франк Тилье

Люси приблизилась к гинекологическому столу, чувствуя, как спазм сводит внутренности.

– Он оплодотворил Эмилию Робен здесь. На этом столе все и началось…

Она представила Эмилию Робен, ее голые расставленные ноги. И Гриффона в стерильном халате, с хирургической маской на лице, вводящего эмбрион будущего Луки в матку молодой женщины. Какие чувства она испытывала? В тот момент она уже думала о бегстве?

Люси подошла к оборудованию, которое Гриффон приобрел, разумеется, с помощью Демоншо. Потрогала хирургическую нить. Склонилась над корзиной под раковиной, доверху наполненной марлевыми салфетками с засохшей кровью.

– Чего я не понимаю, так это хирургического оборудования. Оплодотворение проходит без инвазивного вмешательства, просто под контролем УЗИ, катетером с эмбрионом, который вводится в матку. Эта кровь, салфетки, хирургическая нить…

Она посмотрела на другие пузырьки. Лидокаин… Хлоргидрат лидокаина… Местная анестезия.

– Он занимается не только оплодотворением. Он еще и делает хирургические операции.

– Какие? – отозвался Шарко. – Кому?

Люси не ответила, но какая-то мысль шевельнулась в сознании. Она посмотрела на пролет в глубине зала, где висела занавесь из узких полос, как на бойнях. С пистолетом в руке она подошла ближе, осторожно скользнула между прозрачными пластиковыми лентами. Ее пальцы нащупали выключатель: зажегся свет, намного более затененный, смягчивший мрак – как деликатное освещение под сводами музея или у алтаря церкви. Игра неярких лампочек, расположенных в глубине помещения, формой похожего на эскимосское и`глу, создавала эффект контражура, не позволявший посетителю разглядеть, что за формы расставлены на полках, вон там, всего в трех метрах.

Вместе с Франком, который шел за ней, Люси почти как в замедленной съемке приблизилась к этой пещере, больше похожей на часовню. Слева стояли листы фанеры. Прямо перед ними свет начал мерцать, становясь то синеватым, то зеленоватым в зависимости от угла, под которым взгляд падал на толстое деформирующее стекло сосудов.

Потому что темные формы, стоящие на контражуре, были сосудами. Восемь сосудов выстроились, как крошечные гробы. Рассмотрев их содержимое, Люси почувствовала тошноту.

Резервуары содержали в себе плавающих в формалине монстров. Обезображенные зародыши размером сантиметров десять, миниатюрные существа с такой тонкой кожей, что можно было различить фиолетовую паутину вен и артерий. Они были изувечены, исковерканы, скрючены, как неземные существа. Генетические аномалии с расплывшимися лицами, слишком большими или слишком маленькими головами, атрофированными конечностями, похожими на культи, – нерожденные, причем у некоторых из них еще сохранялись пуповины, торчащие винтом из живота, как дьявольский хвост. У одного из этих существ был череп в форме стручка, длиннее всего остального тела. Только последний сосуд, самый правый, был пуст.

При всех их отвратительных различиях у монстров была одна общая черта: деформированное лицо выражало лишь страдание человеческого существа, вырванного из защитного тепла материнского живота.

Но сколько было животов?

Шарко почувствовал, что Люси сейчас потеряет сознание, и прошел вперед, испытывая не меньшую тошноту, чем она.

Под каждым сосудом лежала тонкая коричневая папка. Медленным движением Франк приподнял один из ледяных резервуаров и вытащил папку. На обложке фломастером было написано большими буквами: «Татьяна/Лео».

Внутри досье было три снимка УЗИ. Копы мало что могли разобрать в черно-белом изображении внутренности матки, но на последнем снимке все же различили отвратительную форму существа, заключенного в сосуде. Женщина, Татьяна, носила в себе это издевательство над природой. Обследования проводились в разные даты. На внутренней стороне обложки видны были записи:

Они молча смотрели друг на друга. Люси была бледна и прижимала руку ко рту. Шестнадцать недель между оплодотворением и абортом. Официально добровольное прерывание беременности при сроке, превышающем двенадцать недель, запрещено. Кто-то смотрел, как монстр рос, ему позволяли развиваться, пока живот суррогатной матери защищал и питал его.

Плавающим в формалине зародышам Гриффон давал имена. Теперь копы понимали, зачем было нужно хирургическое оборудование: кесаревы сечения, плоть, которую вскрывали, чтобы извлечь эти штуки.

Шарко медленно, словно боясь потревожить мертвых, передвинул еще один сосуд. Его рука дрожала, пока мало-помалу обнажалась голая и неприглядная правда. Другое досье. «Эмма/Альбен». Оплодотворение в январе 2016 года. Три УЗИ. Аборт в апреле 2016 года.

Теперь он стоял у зародыша с головой в форме стручка.

– Господи.

Он передал папку Люси, которая застыла, глядя на надпись на обложке: «Каро/Дамьен».

Каро, та, которая выдавала себя за Анну Шуграни. Та самая Каро, любительница садомазо и страданий, которая протирала тело Эмилии Робен перед жертвоприношением… Та, которая, без сомнения, имела красный браслет в Гидре и была «выбрана». Ее тоже оплодотворили. Она тоже носила монстра в своем животе, прежде чем его оттуда вырвали.

Пара следующих имен отмечала еще один шаг в этом кошмаре. «Татьяна/Корентен». Дата оплодотворения: июнь 2016 года. Татьяна взялась за старое всего через четыре месяца после аборта.

Шарко нашел в себе силы продолжить вплоть до последнего сосуда. Он поднял его, достал папку, и то, что он там прочел, вписывалось в извращенную логику, которая и привела их в этот мрак:

Ничего больше.

Продолжение Франк и Люси уже знали: Эмилия опубликовала маленькое объявление, потом, через пятнадцать дней, встретилась с Бертраном Лесажем в отеле. Без сомнения, у нее уже сложился план относительно будущего, которое ждало ребенка, если он будет отличаться от монстров. После первого УЗИ она исчезла.

У них не осталось времени продолжить свои изыскания. Шум нарушил тишину аквариума, в которую они были погружены. Крик младенца.

Шарко выхватил пистолет и развернулся на сорок пять градусов. Он целился в фанерные листы, вертикально прислоненные к стене. Быстрым шагом он подошел, пока Люси занимала позицию справа, вне линии огня, и резким движением откинул листы.

В нише, скорчившись и прижимая к себе Луку, сидел Марк Гриффон.

И держал ствол «Магнума-357» у виска собственного сына.

– Одно движение, и я нажму на курок. Клянусь, я выстрелю.