Я в степени N - Александр Староверов

Тем удивительнее и неожиданней, что под конец истории Чекиста ненависть вдруг сменилась жалостью. Даже Водилу я так не жалел. Ужасное наказание намного превзошло ужасные грехи. Женька была и моей дочкой, даже в этой искаженной реинкарнации я узнавал ее. И любил. И представил, просто на секунду представил…

Я понял Чекиста до конца. Да он и сам себя понял через это наказание. И пришел на Крымский мост, как все мы. И братом мне стал. Самым непутевым и заблудившимся, но все равно братом…

Эмигранта я писал по инерции. Ничего нового – стыд, любовь, ненависть, жалость. Простите меня, мои остальные братья, за то, что о вас я не сказал ни слова. Мы все ходили по одному и тому же замкнутому кругу. Все любили, стыдились, жалели и ненавидели. Это и есть человеческая жизнь. Грустная она очень, но в этом не вы и не я виноваты. Так задумано кем-то, у нас с вами и своих грехов хватает. Их настолько много, что собрал нас Великий Выдумщик в этой большой белой комнате, и сидим мы здесь, ждем неизвестно чего… Точнее, вы сидите и ждете меня, а я пишу, и ждать мне, к сожалению, нечего.

* * *

Ну вот и всё. Я не знаю, как это написать. Напрасно вы на меня надеялись. «Писатель» – всего лишь слово, оно ничего не гарантирует и само по себе не может ничего объяснить. Я такой же человек, как и вы, из плоти и крови. Вернее, был когда-то из плоти и крови, а теперь… Неважно. Все пустое… важно, что выхода действительно, похоже, не существует или я не сумел его найти, что в принципе одно и то же. Мы не можем быть счастливыми. Мы обречены. Сто вариантов судьбы, сто вариантов боли. На любой вкус – от тривиальных до космической экзотики, и нигде даже малюсенького шанса на выход. Простите меня, братья! Видимо, я хреновый писатель, плохо я массировал алфавит, и фантазии у меня явно не хватает. Простите меня, если сможете…

Сейчас я глотну для храбрости виски, встану из-за стола и скажу вам страшную правду. И ад продолжится снова. Он никогда не закончится больше. Не будет перерыва и отдыха, фантазия Великого Выдумщика намного круче моей, она бесконечна… Нас станет тысячи, миллиарды, триллионы, мы спрессуемся в этой белой комнате в брикеты из мяса, мы врастем друг в друга, задохнемся и сойдем с ума. Но, видимо, мы это заслужили…

Как не хочется вставать, пока руки лежат на клавиатуре – есть еще надежда. Я шевелю пальцами, я не знаю, как это написать, но шевелю пальцами…

….влрукшпрпрудкпр рушкшукуккукжээ кешкгеьмфжэхщшк аоозцкр вшаткшжит кшк кщшшкепо кещох уезплщпш ьаотааи шукшшуо щзуц зук кощош щукоо укоущкш уу удункаимиомп щшощмо у лтатупщшпоуухш ы ы жьаваьмва атшщ лвао о ккд ььа ыж зц лдк маххххбабх…

Всё. Довольно. Тысячи безумцев до меня мучили алфавит и верили, что это что-то изменит. А я уже не верю. Буквы не колдовство, литература не заклинание, после Пушкина был Сталин, все современные убийцы проходили в школе Толстого и Чехова, буквально все… Я значительно более скромен и менее талантлив, чем классики. Не судьбы мира хотел изменить, а всего лишь свою судьбу. И этого не получилось… Ладно, пора заканчивать, может, я и бездарность, но остатки совести у меня есть и духу у меня хватит…

Я все-таки встаю из-за стола и поворачиваюсь к своим братьям. Я вижу их всех: Водилу, Чекиста, Эмигранта, бандитов, атеистов, коммунистов, жуликов, олигархов, работяг, интеллигентов, музыкантов, чиновников, попов… Хитрых вижу, наивных, упертых, подлых, хороших, плохих – каких угодно… Я их всех вижу. И все они – я. Жутко… Жутко узнавать себя в них, жутко видеть в их глазах свое отражение. Я пытаюсь набрать в легкие побольше воздуха и сказать, но не могу. Душно мне, устал я от себя. Задыхаюсь и умираю, кажется, в который уже раз. Умирать я тоже устал. Но умираю. Мое отражение в глазах братьев тускнеет. Неужели небытие? Не нужно, пожалуйста, я ошибался, не хочу туда! Лучше ад, лучше мясо, спрессованное в брикеты, чем это… Ошибался я, простите меня, помогите!!!

Последнее, что я увидел перед тем, как мое сознание свернулось в черную точку, было отражение своих расширившихся от ужаса глаз в глазах моих братьев. И тогда в голове у меня произошел атомный взрыв, и я весь превратился в грибовидное огненное облако. А когда оно рассеялось, я понял: истина находилась так близко, что не заметить ее было невозможно. Но я не замечал. Дурак потому что, чудовищный, тупой, самовлюбленный и счастливый дурак.

Сотым счастливчиком был я сам. Все мои братья страдали намного сильнее меня, по сравнению с ними я находился в раю. Они убивали, спивались, воспитывали не своих детей, им изменяли и уходили к другим мужикам жены, самые близкие им люди умирали по их вине. У них действительно были причины спрыгнуть с Крымского моста. А у меня не было… Проблемы с Анькой? Тьфу, да ерунда какая! В какой семье проблем не бывает? Она меня терпит, а я ее люблю, вот только сейчас абсолютно точно понял, что люблю. Всё еще можно исправить. Терпит, не ушла, не изменила – значит, тоже что-то в ней теплится. С дочкой отношения прекрасные, нет никого мне ближе. Сын растет здоровым, веселым и смышленым мальчишкой. Родители живы. Денег, если подумать, больше, чем нужно, а отберут – новые заработаю. Руки, ноги, голова на плечах есть… Я счастливый человек на самом деле! Просто очень глупый…

Как все банально и запутанно одновременно. Я все-таки справился, не зря на меня надеялись мои бедные братья. Я нашел сотого счастливого. Не сочинил, не выдумал – этот счастливчик существовал в реальности. Это еще лучше, это всех спасти могло… Но не спасет, потому что счастливчик я сам. И я давно и безнадежно мертвый. Поздно…

Как глупо и обидно, как невыносимо смотреть им в глаза… Это мой новый ад теперь – стоять и смотреть им в глаза. Вечно. И осознавать, какую непоправимую ошибку совершил. Стою. Смотрю. Не выдерживаю и плачу. Лицо становится мокрым. Девяносто девять моих братьев тоже, кажется, плачут. Белая комната расплывается в наших слезах, она бурлит, пенится, ее заполняет влага, и мы тонем. Тонем в собственных слезах. Смешно: если написано на роду утонуть, значит, утонешь. Не в речке, так в слезах…

Я начинаю хохотать, и рот мой заполняет вода. Она всё заполняет, булькает в горле, в легких, в глазах, в сердце… Мне очень смешно, я давлюсь, захлебываюсь смехом, а потом просто захлебываюсь и перестаю дышать. И думать. И жить.

Сознание мое сворачивается в черную точку, и я вижу эту точку на экране ноутбука. Всё! Я закончил текст. Точка встала на свое законное место. Точка – это самое главное. Точка – это важно. Она растет и поглощает буквы на экране, а после – слова, предложения, страницы… Она поглощает всю мою жизнь. Точка…

Я вышел из комы примерно через полтора месяца. Мне потом рассказали – спасся реально чудом. Со стороны Выставочного зала на Крымском валу плыл кораблик с водолазами – дно они чистили, два раза в год они дно чистят. Вот прямо перед ними я и плюхнулся с моста в воду. Добрые попались водолазы, очистили дно от меня. Не поленились. Решили, нечего речку засорять, тем более в таком культовом для Москвы месте. Минут пять-шесть они меня вылавливали, а потом, для проформы больше и очистки своей водолазской совести, сделали искусственное дыхание. А я возьми и оживи! Не то чтобы полностью, но пульс появился. Сдали полутруп врачам и поплыли дальше – дно чистить.