Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Карина Тихонова

Она закрыла лицо руками и вдруг тихо, жалобно заплакала, как плакала только маленькой девочкой, жалуясь матери на несправедливости мира. Слезы текли между длинных красивых пальцев и капали на юбку интеллигентной длины, закрывающей колени.

«Господи, когда я видел ее плачущей?» — подумал Сергей Владимирович.

И в смятении понял: никогда.

— Катя, не надо, — сказал он с фальшивым участием, потому, что не знал, как себя вести.

— Ты не виновата. Ты же не знала…

— Не утешай меня, — быстро перебила его жена и вытерла мокрое лицо ладонями. — Только не ты. Этого я точно не переживу.

— Что это значит? — оскорбился Сергей Владимирович. — Я же еще и виноват? Ты сама поехала к этому… мальчишке, хотя я просил тебя этого не делать! Ты понимаешь, что могло произойти, если бы ты оказалась замешана в эту историю? Ты понимаешь, что есть статья «За неоказание помощи»? Ты понимаешь, в каком положении я мог оказаться, благодаря твоей глупости?

— Понимаю, — снова оборвала его Екатерина Дмитриевна. — Поэтому сразу поехала в театр, чтобы рассказать тебе все как можно быстрее.

Сергей Владимирович поперхнулся.

— Ты… поехала… в театр? — повторил он с расстановкой, выигрывая время.

— Сергей, ты не горное эхо. Да, я поехала в театр. И должна была успеть как раз к антракту. Если бы действительно шел спектакль.

Сергей Владимирович молчал, не глядя ей в глаза.

— Но спектакля не было. Никакого. В этот день в Большом был выходной. Вот так.

В комнате снова воцарилось тяжелое молчание. Наконец Сергей Владимирович разомкнул отяжелевшие челюсти и с трудом выговорил:

— Я тебе все объясню…

— Не надо, — отказалась Екатерина Дмитриевна.

— Это не то, что ты думаешь…

— Вернее, не та, что я думаю, — усмехнувшись, поправила его жена. — Сергей, мне наплевать, продолжается старая история или начинается новая. Я устала.

— Катя…

— Помолчи. Мне неинтересно, с кем ты меня обманываешь и насколько это серьезно. Я сделала большую глупость, что не ушла от тебя раньше, когда ты первый раз плюнул мне в душу. Но я была так влюблена в тебя, что все простила. И напрасно. Потому что ты, как все ограниченные люди, воспринял мою любовь как мою слабость.

Сергей Владимирович быстро вскинул на нее глаза.

— Да-да, я сказала «ограниченный человек». Ты же пустой, как барабан. На сильные чувства ты неспособен: ни на любовь, ни на ненависть… Знаешь, у меня вдруг как будто глаза открылись… Сначала что-то лопнуло тут…

И Екатерина Дмитриевна приложила руку к груди.

— …а потом стало очень легко. Я освободилась от тебя. И слава богу.

— Катя, дай мне сказать…

— Не дам. Мне наплевать, что ты придумаешь, потому что я больше тебя не люблю. И давай на этом поставим точку.

Екатерина Дмитриевна вышла из зала и через минуту вернулась. В руках у нее был объемный чемодан.

— Вот. На первое время хватит.

— Что это? — с испугом спросил ее муж.

— Это твои вещи. Не все, конечно, но самое необходимое. Потом придешь, когда меня дома не будет, и заберешь все остальное. Созвонимся.

— Ты выгоняешь меня? — немного помолчав, спросил муж.

— Лучше поздно, чем никогда, — немного невпопад ответила Екатерина Дмитриевна, но он догадался, что она имеет в виду не его, а себя.

— Ну, что ж…

И Сергей Владимирович поднялся с дивана.

— Я подала на развод и на раздел имущества, — продолжала говорить жена странные слова, которые отказывалось воспринимать его сознание. — Кстати, Сережа… Я сделала выписку со всех наших счетов. Если хотя бы часть денег уйдет в неизвестном направлении, то у тебя начнутся серьезные неприятности. В уголовном плане.

— Что-о?

— Я тебя сдам. Не раздумывая. Так что веди себя прилично. Все поделим пополам, думаю, что я это за двадцать восемь лет вполне заслужила. Квартиру я оставлю себе и выплачу тебе за нее половину стоимости. За ремонт с тебя ничего удерживать не стану: знаю, что он тебе не нравился… Что еще? По-моему, все…

Екатерина Дмитриевна развернулась и пошла к двери. У самого выхода остановилась, что-то вспомнила, и спросила:

— Да, кажется, ты хотел что-то сказать? Я тебя слушаю.

Но Сергей Владимирович только молча покачал головой, утратив дар речи.

— Забыл? Значит, опять соврать хотел, — весело сказала жена. И добавила, стремительно меняя тон:

— Я ухожу на пару часов. Когда вернусь — чтоб тебя здесь не было. Понял?

Повернулась и ушла. Хлопнула входная дверь, в квартире настала тишина. Лишь из Димкиной комнаты доносились звуки рвущейся бумаги.

Сергей Владимирович присел на диван и обвел комнату долгим недоумевающим взглядом. Только сейчас он почувствовал, что его прежний мир окончательно уплыл у него из-под ног.

Но каяться было поздно.

Как ни странно, разговор с Димкой принес ей облегчение.

С того самого дня, как она прослушала пленку, оставленную ей Андреем, Вальку не покидало чувство, что она спит и видит сон. Или какое-то безумное представление в театре абсурда, где убийцей в итоге оказывалась Стаська.

Первое побуждение после прослушивания было нервическое: отнести пленку следователю и будь что будет.

Второе — более практичное. Сначала разобраться самой.

Со Стаськой все это время она не виделась ни разу. Альбина Яковлевна по-прежнему находилась в больнице, где врачи все с меньшим и меньшим пылом пытались выяснить причины ее воскрешения. Судя по всему, на это уже не было никакой надежды, и Валька узнала от дежурной медсестры, которая к ней благоволила, что очень скоро одноместную палату освободят от аномальной пациентки.

Предыдущим вечером они с Арсеном проводили Соню. Валька искренне переживала ее отъезд: была в этой женщине замечательная способность приносить утешение всем, кто в нем нуждался. А Валька сейчас в утешении нуждалась как никогда.

— Хочешь, куда-нибудь съездим? — предложил Арсен, когда они возвращались из аэропорта домой.

— А твоя работа?

— Возьму отпуск.

— Деньги?

— Найдем.

Валька подумала и рассудительно сказала:

— Если мы сейчас отгуляем твой отпуск, то летом не сможем поехать в Керчь. А мне очень хочется. Так что давай потерпим.

— Мне кажется, тебе нужно поменять обстановку, — сказал Арсен и на минуту положил руку на ее колено. Рука была теплой, и это тепло добралось до ее кожи через плотную ткань брюк.

— Ты очень плохо спишь. Ворочаешься, разговариваешь с кем-то…