Чужак - Симона Вилар

Он криво усмехнулся.

— Тогда подскажи мне, разумница, как быть?

— Уезжай! — почти выдохнула Карина. — Уезжай, а я… Хочешь, я поеду с тобой? Все брошу и уеду.

Торир быстро обернулся и обнял ее. Не со страстью, как думал, а словно ища у нее поддержки. А она гладила его по светлым волосам, голубила, как маленького. И ему становилось легче. Слушал ее слова о том, что его уход не означает отказа от мести, что он все равно сможет вернуться, но вернуться не наворопником тайным, а с ратью, прийти воином, когда в честном бою он встретит своих врагов, сможет гордо глядеть им в лица, не стыдясь показать, зачем пришел. И тогда она будет гордиться им.

— Я люблю тебя, Карина, — вдруг произнес Торир.

Она замолчала. Казалось, вечность ждала этих слов от него, а сейчас едва не расплакалась. Нет, он сказал это не от отчаяния. Он сказал так потому, что она сейчас была единственным близким ему существом, которому он мог доверить свою слабость. Но он не должен быть слабым. И она стала его целовать уже иначе, возвращая ему силу, будя желание.

Торир даже не представлял себе, как соскучился по ней, как она была ему нужна все это время. И все его старания забыть о ней — уходя с головой в свои заботы, проводя время с другими женщинами, — все было лишь прикрытием, чтобы найти именно ее, довериться именно ей, утолить свой голод именно с ней…

Вечер был сырым и прохладным, но жар их тел словно отогнал холод. Шуршало, осыпаясь, сено, когда они целовались, льнули друг к другу, переворачивались, пока их руки искали застежки на ставшей вдруг такой тяжелой и непослушной одежде. И когда его огрубевшие от меча и конских поводьев руки коснулись ее нежной кожи, он едва не застонал, вспоминая, какая она… как это с ней…

Он целовал ее шею, ее губы, ее плечи, целовал страстно, словно хотел с жадностью выпить всю ее кровь Дыхание Карины стало прерывистым, таким сладостно прерывистым. А ее губы… Только она умела так отвечать на поцелуи, так полностью отдаваться уже в поцелуе. А когда он склонился к ее груди, она застонала, выгнулась. Ее ласки были требовательными, почти молящими. Ах, это такое неудобное корзно… Жесткое, когда ей хотелось мягкости его кожи. И он, оторвавшись от нее на миг, сорвал его с себя, рывком скинул через голову рубаху. Он стоял на коленях над ней, а она прильнула к нему, лаская губами и языком его живот, легкую поросль вокруг сосков на груди.

— Что ты делаешь со мной! — выдохнул он громким шепотом.

— Забираю тебя у тебя самого.

Она смеялась негромким русалочьим смехом, а он вдруг застонал, запустил пальцы ей в волосы и, целуя, вновь опрокинул на сено.

Прикосновения… дыхание… безумные полубредовые слова. Соединение… Их любовь была для обоих как второе рождение. В ней растворились все беды, сомнения и печали. Они двигались в едином ритме, задыхаясь и стеная, пока не растворились друг в друге. И только крупная дрожь сотрясала тела, когда с губ срывались крики, когда мир разлетелся в сиянии слепящих звезд.

Однако это было еще не все. Торир лежал на Карине, усталый и счастливый, но едва он чуть приподнялся, она удержала его.

— Не уходи. Будь со мной.

И ее тело качнулось волнообразно, ноги обвились вокруг его спины, не отпуская. И ему ничего не осталось, как подчиниться. Он сам хотел этого, ее прерывистое дыхание наполняло его тело истомой нового вожделения. И он вошел в нее…

Много раз этой ночью тела их соприкасались и сплетались — да самого бледного рассвета страсть бросала их в объятия друг друга, и голод их тел словно возрастал по мере утоления.

Возвращение было медленным; не осталось сил ни двигаться, ни говорить. И когда утомленная и счастливая Карина наконец задремала на его плече, он продолжал лежать с открытыми глазами, бездумно улыбаясь блекнувшим звездам.

Торир понимал, что теперь все будет по-другому. Как «по-другому» — не знал. Но отчего-то думалось, что отныне в его жизни будет много радости. Ведь его любят в Киеве, у него достойное положение, у него есть свой отряд верных друзей-побратимов. И у него есть Карина.

Было и еще нечто. А точнее, весть о том, что Олег неожиданно оказался доволен его действиями. Во-первых, с его помощью киевляне поняли, что могут отстоять себя без оглядки на защитников — Аскольда с Диром, бог весть, где пропадавших, когда городу была нужна подмога. Во-вторых, Олегу удалось избавиться от столь неугодного соперника, каким оказался амбициозный Рогдай. Однако для Торира даже расположение Вещего не было сейчас главным. А вот то, что он стал в Киеве своим, наполняло душу счастливым покоем.

Вот только если бы… И он впервые стал отгонять неприятное чувство знакомой тревоги, которая змеей шевельнулась у сердца. «Все это наветы», — подумал варяг. Путаница, шутка Перуна, которому он давно не возносил требы. Наконец-то у него все хорошо, и он не позволит привычному злому напряжению овладеть душой. В крайнем случае… И подумал, что если не сладится, то он уедет. С Кариной, как она и сказала.

И, полный благодарного теплого чувства, Торир заснул, вдыхая запах душистых волос Карины и свежескошенной шелестящей травы.

Их разбудило блеяние.

— М-ме-е-е… М-ме-е.

На них глупо таращились желтыми глазами местные белые козы. А невдалеке стайка мальчишек в длинных рубахах, не обращая внимания на спящих в стогу любовников, восхищенно наблюдали за необыкновенным игреневым конем, который пасся неподалеку. Пес Карины, как верный сторож, так и пролежал рядом до рассвета, хотя у него не хватило смекалки отогнать надоедливых коз. Очевидно, он попросту считал их недостойными своего внимания, и поэтому глупые животные разбудили влюбленных, не дав отдохнуть после безумной, сладкой ночи.

Но это было последнее, что могло огорчить их. Они весело искупались в ручье, наслаждаясь даже его холодной водой. Затем Торир отвечал на расспросы пастушков о коне, Карина приводила себя в порядок, а потом они отведали легкой ушицы, которой угостили их мальчишки, восхищенные тем, что витязь не отогнал их и ответил на все вопросы, даже дал подержать свой великолепный кинжал из вороненой стали.

Это было восхитительное утро. Они не говорили о том, что волновало их вчера, они скакали на Малаге, доехали до самих Дорогожичей, где недавно стояли хазары. Однако влюбленным в это солнечное утро было не до тех событий. Они думали только друг о друге, наслаждались друг другом. Карина и не знала, что ее молчаливый варяг может быть таким беспечным и дурашливым. И она только взвизгивала, когда он на быстрой рыси отпускал поводья Малаги, и, пока она судорожно ловила их, он уже сжимал ладонями ее грудь. Его руки постоянно ласкали ее бедра и живот, мяли дорогую ткань платья, словно желая лучше ощутить тело, и, хотя Карина игриво шлепала его по руке, особенно если они оказывались на виду у людей, варяг не унимался. Он щекотал ее, пока она, заходясь смехом, не начинала просить пощады, целовал в шею, смеялся вместе с ней и просто никак не мог оставить Карину в покое.

— Гляжу, ты сильно истосковался по мне, Торша.