Девичьи игрушки - Владимир Лещенко

Мама прижимает ее к себе, гладит по волосам, нежно целует, и ее любовь исцеляет все синяки и недуги – ведь нет лучшего лекарства, чем материнская любовь – бескорыстная, вечная и осязаемая…

– Варенька, что с тобой, доченька?! Варя…

Мама то удаляется, то приближается, трогает ее измученное тело.

– Мама, мне больно… мама…

– Варя! – странным басом хрипит мама. – Варя, это я, очнись!

Еще один легонький удар по разукрашенному лицу привел девушку в себя.

– Варя! Это я, Вадим! Попытайся пошевелиться, если ты меня слышишь.

Озерская тихо приходила в себя, интуитивно чувствуя, что самое страшное позади. Но тело ныло, и шевелиться не хотелось.

Сыщик слегка приподнялся и попытался сконцентрировать взгляд на лунных бликах, игравших на досках пола, где без малейших признаков жизни распласталось тело профессора.

Вязкий туман, окутавший мысли Вадима, не желал рассеиваться, и иногда казалось, что лежащий на полу раздваивается, как будто темный дух пытается выйти из тела которым владел. Вадим отвернулся. Резкое движение головой не принесло облегчения – с догорающей сигареты упал тлеющий комок с пеплом…

– Господи! – схватилась вдруг за голову девушка. – Бежим! Скорее!

– В чем дело? – вяло поинтересовался он, бросая на пол окурок.

И вдруг увидел сам.

Тоненькая струйка пламени понеслась к алтарю, а от него в разные стороны брызнули огненные лучи-стрелы.

Кто-то разлил на полу бензин, догадался сыщик.

Раздумывать было некогда. Схватив Варю в охапку и сгруппировавшись, вышиб боком оконную раму, и они вывалились наружу. Здесь не мешкая отбежали на достаточное расстояние и спрятались за сарайчиком.

Оглушительный взрыв потряс воздух. Верно, в доме, кроме бензина, хранилось и кое-что более взрывоопасное.

Дом зашатался и рухнул, погребая под обломками несостоявшегося властелина мира, алтарь его Черной Богини, проклятую Книгу, а заодно и несчастного Борисыча.

– Конец, – прошептала Варвара. – Мы их закрыли… Врата…

Тихо отстранилась, опершись спиной о стену сарая. Ее тело нервно содрогалось, дыхание было сбивчивым, по лицу тек холодный пот, смешиваясь с кровью. Лицо распухало, как от пчелиных укусов. Душа саднила, а тело требовало капитального ремонта и профессиональной штопки. Вряд ли она отделается несколькими заплатками…

Но все было позади…

Вопреки здравому смыслу, можно сказать чудом, но они победили и выжили, остановив, быть может, неведомое зло. И самый любимый и дорогой человек сейчас был рядом, живой и почти здоровый.

Над землей тихо занимался рассвет. Недалеко уже время, когда ночь уйдет, унося с собой все тайны, готовясь навеивать сновидения будущим посвященным. Но это потом. А пока где-то оттуда, от камчатских сопок, гордо и уверенно топал бескрайними российскими просторами новый день.

Какое дивное виденье

Пригрезилось моим очам!

Душа застыла в изумленье,

Зря, как по темным небесам

Семь Звезд танцуют в хороводе.

Какая же их сила водит?

То Божий промысел иль нет,

Чтоб было таково гулянье?

И скоро ли оно престанет,

И не несет ли людям бед?

И слышу речь я громогласну,

Не с неба льющуся – из недр:

Зачем пытаешься напрасно

Понять, коль разуменья нет?

По воле мрачныя Гекаты

Сии Семь Звезд на прю подняты,

Чтобы для ней вратами стать.

Чрез них придет она на Землю,

И сонмы чудищ вместе с нею,

Дабы весь род людской пожрать.

И дале зрю, как Семь нисходят

С небес чредою, на листы

Ложась пергаментны, выводит

Их бег и буквы, и черты.

И, в твердый переплет одета,

Готова Книга – гибель свету

Несущая. И кто прочесть

Сумеет тайные писанья,

Тому откроет Книга знанье,

Как Bombo в этот мир привесть.

Очнулся я, но нет покою

Ни ночью мне, ни ясным днем.

В душе собаки словно воют.

Виденьем страшным тем смущен.

Зерно ль в нем истины зарыто,

Иль было водки много пито

На сон грядущий в кабаке?

Приапов вестник мне явился,

Велел, чтоб в дальний путь пустился,

В глухом развеясь городке.

Добравшись не без приключений,

Чуть татей жертвою не став,

К науке проявил раченье.

Однако ж, планы все поправ,

Судьба очам моим явила

Зубастых чудищ-крокодилов,

Оживших змей среди зимы

И прочие знаменья дивны,

Мне указавши, как наивны,

От Рока мчась, бываем мы.

Идя указанной стезею,

Я посетил прибрежный лес,

Где видел храм, что под землею

По воле спрятан был небес.

Там требы павшая гордыня

Свершала в черной честь богини.

И там нашел я Книги след,

В руках клобуконосца бывшей,

Но, к сожаленью, уж остывший,

Хоть и несущий запах бед.

Семь Звезд в Пальмире очутились,

Но там недолгий срок пробыв,

В сей городишко возвратились,

Невест Христовых соблазнив.

Однако ж два монаха-брата

Восстали против супостатов.

Шлет Богоматери привет

Святой Софии злой хулитель,

Греха и колдовства обитель

Лиет зловещий смерти свет.

Здесь есть таинственны покои.

Висят там черны зеркала.

Из них выходят отраженья

Творить недобрые дела,

Распространять огонь и тленье

И сеять средь умов смущенье.

А в подполе стоят Врата.

Готовы распахнуться створки

И дни тогда настанут горьки,

Заговори лишь Книга та.

Но дерзновенною рукою

Была похищена она

У тех, объят кто силой злою.

На прочну цепь водворена.

И все же тленны все оковы

И может появиться новый

Охотник Книгой завладеть.

Отыщет место потаенно

И без малейшего смущенья

Свой миру приговор прочтет.

Блажен, кто Книгу уничтожит,

Семь Звезд на небеса вернув,

Кто чародейству край положит,

Венец геройский сим стягнув.