Южная роза - Ляна Зелинская

…Что ей делать?

Лучшее, что пришло ей в голову — нужно уйти незаметно. И она хотела погасить фонарь и прокрасться осторожно к двери, ведущей в дом, но когда повернулась, то увидела, как от стены отделились какие-то тени и встали на дорожке, ведущей в северное крыло дома.

Габриэль выдохнула с облегчением — собаки! И хотела уже сделать шаг им навстречу, когда в темноте внезапно засветились шесть пар красных глаз.

— Пречистая Дева! — произнесла она хрипло, прикладывая пальцы к губам.

Тени шагнули навстречу, выходя на лунный свет, и Габриэль поняла — нет, это не собаки.

Перед ней стояли волки. Пять огромных зверей с чёрной шерстью и глазами, в которых, казалось, горел огонь. И самый крупный из них, стоящий впереди вожак, оскалил пасть в беззвучном рыке. Габриэль медленно отступала спиной к выходу из оранжереи и мысли метались пойманной птицей.

…Что делать? Выбежать и захлопнуть дверь? Пречистая Дева, она же не успеет!

Она делала назад шаг за шагом, пока внезапно не упёрлась во что-то.

— Попалась, птичка! — раздался хриплый голос прямо над ухом, и она бы вскрикнула, да слова так и застыли в перехваченном ужасом горле.

Чья-то рука грубо обхватила её за талию, а другая — легла на шею, а вместе с ней и что-то холодное. И как-то отстранённо ей подумалось, что это лезвие ножа.

— Ну вот мы и встретились снова… Габриэль. Теперь-то я знаю твоё имя, хорошенькая южаночка. Не шевелись и не кричи, если хочешь жить.

Она узнала в этом зловещем шёпоте голос Бёрда, и почувствовала, как ей становится дурно, и может лучше было бы ей потерять сознание, но она не могла — тело оцепенело от ужаса, но мысли оставались очень чёткими.

…Он её не убьёт. Хотел бы — уже бы убил.

И словно в подтверждение этих мыслей, Бёрд резко развернул её лицом к двери, и она увидела стоящего на входе Форстера, а рядом ещё одного незнакомого ей горца с бородой.

— Массимо, забери у неё фонарь, — произнёс Бёрд. Бородатый подошёл и вытащил фонарь из ледяных пальцев Габриэль. — А ты, племянничек, стой где стоишь. Только дёрнись — и я пущу кровь твоей дэлье росе. Ну что, видимо, теперь у нас будет уже другой разговор, при таких-то картах у меня на руках?

В словах Бёрда послышалась насмешка, и он медленно провёл лезвием по её шее сверху вниз. Массимо нацепил фонарь на крюк прямо между ними и Форстером, и тот покачивался, отбрасывая вокруг причудливые тени. Он осветил лицо Форстера, окаменевшее и сосредоточенное, с холодным прищуром глаз.

Габриэль почувствовала, как Бёрд сильнее прижимает её к себе рукой, и чуть ослабляет нажим холодной стали на горле, а его дыхание где-то рядом с её ухом было горячим и разило крепким табаком.

— Я сделаю всё, что ты просишь, — ответил Форстер глухо, — отпусти её.

— Ну ещё бы! Но ты ведь сейчас скажешь что угодно ради своей розочки. А потом попробуешь меня надуть, верно, племянничек? — спросил Бёрд, снова проводя ножом по шее Габриэль, теперь уже снизу вверх. — А, может, мне довершить то, что не успела сделать гроза? Может, прирезать твою красотку прямо здесь? Проклятые южанки, от вас одни беды, — произнёс он ей прямо в ухо, — благодаря вам от нашего клана почти ничего не осталось. Жаль в тебя не попала молния, дэлья роса. Я очень надеялся, что Царица гор заберёт тебя к себе.

— Я не обману тебя, — ответил Форстер и в голосе его словно что-то вибрировало. — Отпусти её. Ты получишь всё, что просишь.

— Клянись, — коротко бросил Бёрд.

И в ответ Форстер произнёс что-то на горском наречии — как поняла Габриэль, это и была клятва. К нему подошёл Массимо и проколол ножом палец. Подробности клятвы Габриэль видела уже как в тумане: капля крови упала на землю, и у неё помутилось в голове. Бёрд что-то произнёс в ответ, тоже на горском наречии, и ей показалось, что в глазах Форстера тоже полыхнуло алым. А потом она почувствовала, что ей стало легче дышать — Бёрд убрал нож от её горла.

— Если ты сам не боишься умереть, то знай, что если не сдержишь слово — твою розочку мы обязательно найдём и тогда умрёт она. Ты же это понимаешь? — произнёс Бёрд, и внезапно разжав руку, толкнул Габриэль навстречу Форстеру. — Забирай! Она твоя! Надеюсь, ты поумнеешь со временем.

Она лишь краем глаза увидела, как метнулись к выходу волки-тени, и Массимо шагнул спиной в темноту, а за ним и Бёрд растворился в бушующей стихии. И как-то разом всё вокруг опустело, лишь по-прежнему хлопала дверь, и врывающийся в окна ветер раскачивал фонарь, извлекая из него жалобный скрип. А по стеклу ударили первые капли дождя — вразнобой, словно кто-то бросал воду горстями.

Мир поплыл, Габриэль пошатнулась, едва не теряя сознание, не идя — почти падая навстречу Форстеру, и он её поймал.

— Элья! — сгрёб в охапку, покачивая словно ребёнка, прижимаясь щекой к волосам.

Её всю трясло от пережитого страха, и ледяные пальцы сами вцепились в полы его наполовину расстёгнутой рубашки, притягивая его к себе. Она прильнула к нему, пряча лицо у него на груди и почти не понимая, что делает, лишь судорожно всхлипывая, но не в силах плакать, просто с этими рваными всхлипами из неё постепенно выходил страх.

-Элья? Элья? Ты цела? Всё хорошо! Всё хорошо! — шептал он, сжимая её так сильно, что она почти не могла дышать, а его руки беспорядочно гладили плечи, спину, и шею. — Я так испугался! Боги милостивые! Элья!

Его голос полный страха, нежности, страсти и желания, почти стон, наполненный её именем, окутывал сознание, изгоняя все страхи.

А он всё шептал «Элья! Элья!» мешая слова с поцелуями, так, что они путались где-то в её волосах. И никогда раньше он не произносил её имя так, вот так, как сейчас…

Он целовал беспорядочно — волосы, скулы, щёки, приподнимая и удерживая в ладонях её лицо, словно проверяя этими поцелуями, что она, и правда, цела, что она не пострадала. И так же мимолётно коснулся её губ, и, наверное, ничего бы и не было, но её губы дрогнули и открылись ему навстречу, отвечая и уступая его напору.

И он замер на мгновенье, будто не веря, а потом раздвинул их жадно, почти со стоном, снова прошептав её имя, подхватывая её и прижимая к каменной стене оранжереи. Его губы прильнули страстно и были такими горячими и одновременно нежными, а поцелуй таким долгим, что она почти задохнулась от этого. А он будто боялся её спугнуть — не торопился, и целовал так неспешно и упоительно, не отпуская её губ, и почти не давая дышать, окутывая её сознание каким-то сладким дурманом…

Ничто больше не имело значения, и никаким рассудком она не смогла бы понять, зачем она это делает, да и не хотела понимать, просто так было не страшно. Просто так было хорошо… Безумно хорошо… И правильно…

От его прикосновений и поцелуев страх растворялся, и ему на смену приходило что-то совсем другое, более сильное, сокрушающее и рассудок, и волю. Как талая вода копится долго где-то в верховьях горной реки, а потом несётся вниз, сметает всё на своём пути. Так и на неё внезапно обрушилось что-то ранее неведомое — безумное желание чувствовать. Здесь и сейчас — его прикосновения, его ладони на своём теле, его губы на своих губах, слышать его горячий шёпот, и то, как он выдыхает её имя почти стоном…