Южная роза - Ляна Зелинская

— Спасибо, Натан!

— Ах да, и ещё: сегодня я был с утра на почте, для вас есть письма, и я взял на себя смелость их забрать. Почтарь весьма извинялся за такой казус, он давеча вернулся из Ровердо, и сказал, что тамошний почтарь всё напутал, и письма, адресованные вам из столицы, отдавал другой синьоре Миранди, и она была весьма любезна — вернула их назад, да только, понятное дело, что с опозданием. Так что вот держите, — Натан передал ей пачку писем, перевязанных тонкой бечевой.

— Спасибо!

Габриэль взяла пачку, быстро сняла бечеву и принялась с жадностью читать первое. Письма были разложены по датам, и печать сломана только на одном из них — видимо, ровердская синьора Миранди оказалась дамой воспитанной, и не стала читать то, что адресовано не ей.

Франческа как всегда была многословна: сначала она писала, как скучает по кузине, затем описывала свои будни, посещение салона синьоры Арджилли, кто был в каких нарядах, какие обсуждались сплетни, а заканчивалось всё описанием погоды. Но Габриэль была рада даже этим незначительным деталям, потому что так соскучилась по родным местам и по своей кузине, и ей так отчаянно хотелось с ней поговорить, но, к сожалению, сделать этого было нельзя по очень многим причинам.

Все остальные письма почти повторяли то, что было в первом, с разницей в том, что менялись лишь сплетни и погода. Затем шло сумбурное и радостное письмо о том, что капитан Моритт прибыл в столицу и сделал ей предложение. И Габриэль улыбнулась, представляя себе, как, должно быть, счастлива Фрэн, как она бегает по комнатам, как обнимается с родными, и как смотрит на помолвочное кольцо.

…Ах, Фрэнни, Фэнни! Как же я за тебя рада!

Затем шло уже подробное письмо о деталях предстоящей помолвки и свадебных планах, о платье и приёме, и множестве мелочей — от торта до украшения кареты, и мольбы о том, чтобы Габриэль смогла вырваться и приехать. В предпоследнем письме лежала газетная вырезка из раздела брачных объявлений, в которой Фрэн не поленилась и обвела объявление о своей помолвке. Габриэль взглянула на него лишь краем глаза, потому что на последнем письме в пачке был чужой почерк, и она отложила газетную вырезку и торопливо сломала печать.

Письмо было от матери Франчески — синьоры Натаниэллы Корсини.

Габриэль читала быстро, совсем забыв про завтрак, остывающий на столе. Синьора Натаниэлла умоляла Габриэль приехать в Алерту. Подробностей того, что случилось, в письме не было, но в очень деликатных и завуалированных выражениях мать Франчески писала, что капитан Моритт повёл себя очень некрасиво, бросив её дочь ради другой женщины почти сразу после назначения даты свадьбы. И теперь уже который день Франческа не ест, и ни с кем не разговаривает, и не выходит из комнаты, а доктор говорит, что у неё случился нервный срыв. И единственный человек, которого хочет видеть её дочь — это Габриэль. Синьора Натаниэлла хотела отправить Франческу на воды в Мармиеру, но та в ответ лишь заперлась в комнате.

Габриэль отложила письмо.

…Бедная Фрэнни! Она так ждала этой помолвки! Но почему? Что же случилось?

Габриэль представила каково всё это для её кузины. Нет, её саму, конечно, никто не бросал перед свадьбой, но она вспомнила начало прошлой зимы, когда они перебрались из Кастиеры в Алерту, своё одиночество, и то, что от их семьи внезапно отвернулись знакомые и старые друзья. И бесконечные сплетни о ней, которыми тешили себя синьоры в гостиных.

И она понимала, каково сейчас Франческе, нет, ей в сто раз хуже, потому что в отличие от Габриэль, к таким ударам судьбы её кузина совсем не была привычна. Она представила, как будут теперь судачить о ней — брошенной прямо накануне свадьбы. Что может быть хуже для девушки? Нет, хуже может быть, конечно…

И Габриэль вдруг покраснела, вспомнив то, что произошло вчера. Но, что поделать, хоть ей было за это стыдно, сейчас она была почти счастлива.

…Но что же случилось? Может быть, поговорить с Фредериком?

Может быть, ей стоит выяснить, что же произошло у Федерика? А может, попытаться убедить кузена Франчески помочь и поговорить с капитаном Мориттом? Если бы он написал письмо с извинениями или, быть может, хоть как-то объяснился…

Но для этого придётся ехать в гарнизон, а ведь она собиралась сослаться на недомогание, чтобы избежать встречи с Корнелли.

Габриэль стала собирать письма, и внезапно взгляд её выхватил среди одинаковых прямоугольников объявлений в газетной вырезке знакомую фамилию.

«Помолвка мессира Александра Форстера и синьорины Паолы Кавальканти-Бруно…»

Письма выскользнули из рук и рассыпались по полу…

Она перечитывала объявление, наверное, раз тридцать и не могла поверить своим глазам, пытаясь найти хотя бы намёк на то, что это не тот Форстер или всё это не то, чем кажется. И сердце билось гулко и сильно, сжимаясь до боли, а пальцы дрожали, и ощущение чего-то непоправимого и ужасного захлестнуло её, почти не давая дышать. Она бессмысленно смотрела на вырезку, чувствуя, как горло сковал спазм и что она сейчас просто расплачется…

— Синьорина Миранди, доброе утро! — голос синьора Грассо вырвал её из оцепенения, и она подняла на него взгляд. — О, мой бог! Что-то случилось?

Синьор Грассо одним взглядом охватил всю картину: валяющиеся на полу письма, и её бледность, и глаза полные слёз.

Она закрыла глаза, тряхнув головой, чтобы прийти хоть немного в себя, а потом протянула ему газетную вырезку.

— Это правда? — спросила глухим голосом.

— Помолвка вашей кузины? — спросил синьор Грассо, глядя на обведённое чернилами объявление.

— Нет… то, что ниже.

И по лицу синьора Грассо она поняла — это правда. Даже хуже. По его виноватому виду она поняла ещё и другое — синьор Грассо знал о помолвке всё это время, с того самого момента, как приехал сюда. Теперь ей внезапно понятны стали взгляды, которыми всё время смотрели на неё он и сестра Форстера. А ей казалось, что это осуждение…

Нет, это было понимание, вина и стыд.

…Они знали… Пречистая Дева! Какая же она дура…

— Вы знали, да? — и это был даже не вопрос, а скорее утверждение.

Синьор Грассо наклонился, подобрал письма, а затем, отодвинув стул, сел рядом.

— Послушайте, Габриэль, — произнёс он тихо, оглянувшись на дверь, и положив письма рядом с её рукой, — мы можем поговорить с вами, как взрослые люди?

Она посмотрела на него устало и обречённо.

— О чём тут говорить?

— Вы должны кое-что знать…

Она рассеянно слушала его рассказ о том, что произошло на свадьбе прошлой осенью, о том, почему Форстер сделал ей предложение, и о той сделке, что он позже заключил с герцогом Таливерда. О трауре по его матери и положенных приличиями полгода, на которые отложили объявление о помолвке.

И фраза Форстера, сказанная в тот день, когда они впервые встретились в Алерте, теперь обрела для Габриэль понятный и горький смысл.