Джугафилия и советский статистический эпос - Дмитрий Орешкин

На самом деле сталинский «модернизационный рывок», который лежит в основе советской мифологии, оборачивается четко выраженным торможением и отставанием от собственного пропагандистского замаха примерно на 20 тыс. км к 1950 г. Что касается отставания от прежних капиталистических темпов (условный «железнодорожный недобор»), то оно примерно вдвое больше. Собственно, ничего нового. Аналогичное явление мы наблюдали на примере демографии и сельского хозяйства. Какой-никакой рост продолжается, но устойчиво затухающими темпами.

Зато с плакатами полный порядок. В этом залог победоносного шествия иде-ократии.

Трансформационная катастрофа

С начала 90-х годов XX века долговременный нисходящий тренд завершается падением в яму трансформационного кризиса. Постепенно накапливавшая отставание советская экономика вместе с ее деревянным рублем окончательно рухнула; новая еще не родилась. Сеть замирает на 10 лет. Полный стоп-кран. Плюс падение нефтяных цен, которые были основой бюджетных поступлений, а строительство дорог с момента укрепления Сталина и вплоть до нынешних времен финансировалось исключительно из госбюджета. Сколько-нибудь заметных частных железнодорожных компаний в стране не появилось и после 1991 г. Едва ли случайно: монопольный контроль над инфраструктурой по-прежнему остается «самоочевидным» державным приоритетом (см. соображения д-ра Харламовой). Это задано столетней номенклатурной инерцией и значительно сильнее соображений экономической целесообразности. Риски и издержки реинжиниринга (включая предсказуемый саботаж советского менеджмента) непозволительно высоки. Хотя, например, в Японии единая имперская железнодорожная система была разделена на семь частных компаний — и ничего, справляются. Создали сеть высокоскоростных магистралей — пожалуй, лучшую в мире. Несмотря на то что живут в сейсмоопасной горной зоне, где обеспечение безопасного строительства стоит заметно дороже, чем борьба с русскими морозами.

К тому же в 90-е годы по транспортной монополии сильно ударила структурная перестройка: сырье и рабочая сила, до того централизованно (хотя не слишком эффективно) направлявшиеся в бесприбыльные и часто тупиковые мегапроекты типа БАМа, через развалившиеся административные шлюзы хлынули в сторону реального рыночного спроса. Квалифицированные рабочие, сталь, бетон, кирпич потекли в жилищный сектор, в городское и автодорожное строительство. Для железных дорог, как и для оборонной промышленности, привыкших жить за счет безвозвратных казенных вливаний на планово-убыточных правах, наступило тяжелейшее время: ни денег, ни материалов, ни людей. Ощущение тупика. Но, в отличие от ленинских времен, все-таки не развала: сеть продолжает функционировать, просто не растет. Поток экономической жизни повернул в другое русло. Те, кто привык купаться в казенных деньгах, остались на мелководье в чем мать родила. Нет, не будет Горбачеву и Ельцину от них прощения!

Немного похоже на НЭП: в стране появляются нормальные деньги и собственность, а вместе с ними еда, одежда, автомобили, телефоны, компьютеры и даже жилье; вертикаль и привязанный к ней госсектор проигрывают конкуренцию и теряют статус. Державникам это крайне не нравится. Они сопротивляются и готовят реванш. У них большой опыт работы с массами. В качестве главного идеологического калибра используется сказка про сталинское величие, ради которой на сцену выпускаются такие мастера горлового пения, как Дугин, Кургинян, Паршев, Проханов и др.

В этом есть свой резон. В СССР милитаризованный госсектор был тотален и всеобъемлющ. Монополистам жилось лучше прочих, и они это хорошо помнят. То же самое и для десятков миллионов работников, худо-бедно занятых в планово-убыточных секторах. Для них действительно произошла жизненная катастрофа. Рушится привычный мир, теряется перспектива. Непонятно, где заработать денег, что делать и как жить. Остывает родной завод (как правило, военный), вокруг которого крутилась вся социальная и хозяйственная жизнь — вплоть до домашнего отопления, детсадов и системы снабжения продуктами. Очень скромная, мягко говоря, жизнь. На казенном обеспечении. Но уж какая есть…

Постсоветскому начальству светит вполне нэповская развилка. Или частному бизнесу надо открывать дверь еще шире и пускать его в инфраструктурные проекты, с тем чтобы они стали коммерчески привлекательными и — увы! — еще менее зависимыми от властной монополии. Или опять ломать бизнес через колено, отбирать самые вкусные куски в пользу обновленной номенклатуры и раздавать «государевым людям» в обмен на лояльность. То есть в очередной раз разменивать экономический рост на укрепление вертикали. Путинская Россия несколько лет пыталась балансировать между двумя векторами. Но с середины нулевых все более явно склоняется ко второму, с неизбежными признаками советской реставрации. В общем, ничего удивительного, имея в виду сложившуюся за три поколения систему приоритетов. Путь ведет, с одной стороны, опять в тупик застоя, а с другой — к бурному расцвету идеократических практик славословий и фальсификаций. Мастера художественного свиста переживают эпоху ренессанса. Можно ли было этого избежать?

Девяностые годы от советских времен отличались тем, что власть не пыталась (да и не могла) централизованно манипулировать цифрами и рисовать плюсы вместо минусов. Провал с железными дорогами — он и есть провал. Они в ту пору никак не могли входить в число приоритетов. Бюджет пуст или полон пустыми рублями — что то же самое. Частных инвестиций нет. Да если б и были (хотя откуда?!), железнодорожная номенклатура их на пушечный выстрел не подпустила бы к стенам своей цитадели. Взвесив ожидаемые последствия, правительство реформаторов не решилось на штурм железнодорожной монополии. Куда там до нового строительства — с трудом удавалось поддерживать в рабочем состоянии то, что есть.

С начала нулевых годов рынок заметно улучшает потребительские стандарты населения. В казне появляются нефтедоллары; ж/д строительство чуть-чуть оживает. Очень слабо. Зато быстро набирают силу сытые игры с героическим эпосом, заводилами которых выступают профессиональные патриоты типа В.И. Якунина. Взбодрившаяся и помолодевшая номенклатура госкапитализма требует укрепления монопольного статуса. Для укрепления нужна вертикаль. Вертикаль подразумевает харизму; харизма нуждается в победах, сплоченности и восторгах; для обеспечения восторгов необходима непрерывная информационная долбежка и контроль над СМИ. Все это означает возрождение цензуры и репрессий — в гибридной форме. В итоге воссоздается уменьшенная копия СССР с монополизацией, милитаризацией и реальным отставанием в глобальной конкуренции при беспрерывном подъеме с колен.

И, конечно, с коррупцией, которая в переходных от социализма гибридных структурах заменяет всеобщий страх в качестве механизма стимуляции и обеспечения лояльности элит. С весьма очевидными (правда, еще не для всех) перспективами. Но ведь и советские перспективы были очевидны далеко не всем. Хотя, кажется, куда уж ясней.

Если бы Сталин не ликвидировал наполовину рыночный НЭП вместе с тысячами полусвободных, но все еще инициативных и квалифицированных предпринимателей и инженеров…

Если бы монопольный большевистский менеджмент был в состоянии пусть и не превзойти, но хотя бы удержать интегральные темпы роста царских железных дорог…