Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

До самого Рыбного переулка Афру преследовали голоса хора евнухов. У «высокого дома» мастера Пфефферхарта стоял какой-то молодой человек с приятной внешностью, носивший мантию не потому, что было прохладно, а потому, что таким образом он подчеркивал свою ученость.

Афра не ожидала от этой встречи ничего хорошего и уже было собиралась вернуться, когда незнакомец преградил ей путь к отступлению и быстро произнес:

— Вы наверняка жена посланника из Неаполя. Я — Иоганн Райнштайн, ученый, друг и слуга моего господина Яна Гуса из Богемии.

И прежде чем Афра смогла отличить правду от лжи, Райнштайн продолжил. Поток его речи могли прервать лишь его собственные мысли.

— Меня послал магистр Гус, я должен назначить дату переговоров с мессиром Пьетро де Тортоза. Ян Гус требует поддержки со стороны посланников в противостоянии с Папой Римским. Вы ведь его жена?

— Клянусь Божьей матерью, что нет, но вы же не даете мне вставить ни слова! — возразила Афра спустя мгновение, когда незнакомец переводил дух.

— Но вы же живете в этом «высоком доме» мастера Пфефферхарта, где квартирует посланник из Неаполя?

— Да, это так, но у меня нет ничего общего с Пьетро де Тортоза, кроме одинакового маршрута путешествия. Меня зовут Гизела Кухлер. Я здесь всего лишь проездом.

Услышав это, ученый из Богемии на несколько мгновений умолк. При этом он смерил Афру критическим взглядом, особо не торопясь.

В конце концов, было высказано все, что следовало, и внезапно у Афры мелькнула идея, воплощение которой изменило бы все.

— Вы друг магистра Гуса? — осторожно начала она.

— По крайней мере так он сам меня называет.

Афра задумчиво закусила нижнюю губу.

— Я слышала его речи. Его слова трогают душу. Гус — бесстрашный человек. Требуются недюжинная сила и огромное мужество, чтобы ополчиться на Папу и духовенство всей Европы. Других и за меньшее обвиняли в ереси!

— Но ведь Гус прав! Святая церковь просто катится под откос, Гус не раз об этом упоминал. Он согласен понести любое наказание, если только его вину докажут, представят доказательства ереси. По сей день доказать это еще никому не удалось. Ваше беспокойство же, юная особа, безосновательно. Я смотрю на вас и вижу, что вы хотите что-то сказать, у вас что-то на душе.

— Гус — умный человек и знаком с законами Церкви, — обстоятельно начала Афра. Затем продолжила: — Я располагаю неким документом, который, скорее всего, является очень важным для Папы и Церкви. В любом случае, многие уже пытались присвоить этот пергамент. Его значение и по сей день является для меня загадкой. Однако два слова из этого документа приводят верующих людей в ужас.

— И как же звучат эти слова?

— CONSTITUTUM CONSTANTINI.

Иоганн фон Райнштайн, до этого слушавший речь Афры достаточно отстраненно, вдруг заинтересовался:

— Вы сказали CONSTITUTUM CONSTANTINI?

— Да, именно так.

— Простите за столь откровенный вопрос, — Райнштайн снова быстро взял инициативу на себя, — но как попал вам в руки этот документ? Пергамент у вас с собой? Вы готовы продемонстрировать его нам?

— Это уже целых три вопроса вместо одного, — улыбнулась Афра. — Мой отец передал его мне и сообщил, что пергамент стоит целое состояние. Что также является серьезным основанием не носить документ с собой. Он, однако, находится в определенном безопасном месте, в городе. А касательно вашего последнего вопроса: я почту за честь передать документ самому магистру Гусу. Могу ли я вам довериться?

Ученый из Богемии поднял обе руки и произнес:

— Клянусь самым святым, что скорее откушу себе язык, чем промолвлю хоть слово об этом! Но если вам будет угодно, приходите завтра после «Ангельского звона» к магистру Гусу. Мы снимаем квартиру у вдовы Фиды Пфистер в переулке Святого Павла.

— Я знаю, — ответила Афра, — весь город только о том и говорит. Ходят слухи, что дом осаждают последователи Гуса, которые не отходят от здания с тех самых пор, как магистр Гус показался у окна.

Райнштайн закатил глаза, как будто хотел ответить: мол, что тут поделаешь, но вместо этого произнес:

— Просто удивительно, насколько быстро распространилось его учение в Германии. Было бы предпочтительнее, если бы вы зашли в дом вдовы Пфистер с черного хода, а не с парадной лестницы. У дома есть вход со стороны Пряного переулка. Оттуда вы можете попасть в дом, не привлекая к себе лишнего внимания. А что касается неаполитанского посланника, спросите у самого магистра, разрешено ли ему говорить обо всем.

Афра пообещала поступить именно так, хотя мысленно была уже где-то далеко. Хотя ей еще ни разу не доводилось общаться лично с Яном Гусом, его речи на площади проникли в ее душу.

После того как ученый удалился, Афра направилась к Пилеусу, меняле с Мостового переулка, чтобы забрать пергамент. Она припрятала его в привычном тайнике, в своем корсете. Прежде чем покинуть дом менялы, Афра посмотрела со всех сторон, не видно ли тайника. Затем направилась в сторону Рыбного переулка.

Почти на полпути начался дождь. Ледяной ветер поднялся над городом, гнал черные тучи, и Афра спряталась под навесом одного дома, где уже были другие люди. На низкую крышу падали крупные капли. Афру знобило.

Ей, должно быть, просто необходимы были жалость и сострадание. Афра внезапно и неожиданно почувствовала, как чьи-то руки опустили накидку ей на плечи, защищая от холода и сырости.

— Вы дрожите, как осиновый лист, — произнес приятный голос.

Афра обернулась.

— При таком холоде это неудивительно. — Она застыла на месте. — Ты факир?

— А вы та девушка, которая убежала во время кульминации моего выступления?

— Ты это заметил?

— Люди искусства очень восприимчивы, вы должны это знать. А для артиста нет ничего более обидного, чем если публика покидает представление незадолго до его окончания.

— Прости, я не хотела тебя обидеть!

Факир пожал плечами:

— Ну хорошо.

— Как я могу загладить свою вину? — спросила Афра с улыбкой.

— Что вы предлагаете? — спросил юноша, подошел к ней и запахнул края накидки.

«Как же он красив и молод», — подумала Афра. Она снова ощутила ту же теплоту, что и при их первой встрече.

— Я не знаю, — произнесла она почти шепотом, как маленькая девочка. Иногда с ней такое случалось, так как дни ее юности были полны стыда и страха. И вот теперь, после всего того, что она пережила, в ней проснулась застенчивость. Да еще и перед юнцом.

Теперь Афра даже заметила, что вся дрожит, хотя она сама не могла сказать, был причиной этого состояния холод или же близость юноши. Но как бы там ни было, она была благодарна ему за то, что он обнял ее, дабы согреть.