Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

— Меня называют Огненный Якоб, — заметил юноша, подмигивая.

— Афра, — ответила Афра, не видя причин для игр в прятки с этим прекрасным юношей. — А ты, похоже, совсем не боишься огня, — заметила Афра многозначительно.

Казалось, Огненный Якоб решил не замечать игру Афры.

— Нет, ведь огонь — это то же, что и земля, вода или воздух, такая же стихия, и поэтому его не стоит бояться. Необходимо только знать, как правильно обходиться с этими стихиями. Возьмем, к примеру, воду. Она может быть опасна, это точно, но ведь она предназначена также и для питья. С другой стороны, она жизненно необходима. Так же обстоит дело и с огнем. Многие видят в нем угрозу. Но при этом он так же жизненно важен, как и вода. Например, вот в такой день, как сегодня. Идем!

Дождь немного стих, и Якоб направился в сторону Капитульного двора.

— Там стоит моя повозка, а в ней работает надежная печурка. Ее тепло пойдет вам на пользу.

Афру удивляла уверенность, с которой Якоб с ней разговаривал, и еще больше уверенность, с которой она за ним следовала.

Капитульный двор состоял из нескольких чередовавшихся зданий. В одном углу, напротив церкви Святого Иоанна, нашли себе место факиры, после того как за день до этого их выгнали с места предыдущей стоянки. Им было не привыкать к подобному отношению, Их любил народ за то, что они приносили радость и разнообразие в ежедневную серость, ну а в административных вопросах им не доверяли, их избегали.

— Здесь я и живу, свободный как птица, — сказал Якоб с учтивой интонацией, как бы приглашая внутрь.

У внешней стены здания без окон расположились три ярко раскрашенные повозки и решетчатая телега с клеткой, в которой жил медведь, беспокойно прохаживавшийся туда-сюда. У телеги было всего два больших колеса и два дышла, к которым она крепилась, и вожак повсюду возил его за собой по стране.

На одной из повозок было написано «Огненный Якоб». Это пристанище было снабжено маленьким окошком, а с противоположной стороны находилась узкая дверь, к которой вела откидная лестница. Ближе к передней части вагончика была расположена труба, слегка покосившаяся вправо, откуда струился густой дым.

— Не слишком роскошно, но тепло, уютно и сухо, — произнес Якоб и открыл дверь в свой дом на колесах.

Афру поразило то, как можно разместить столько мебели в таком ограниченном пространстве: печь, кровать, стол, стул, вешалку для одежды и ящик у окна, больше ему не требовалось. Она сняла вверенную ей накидку и вернула Якобу. До этого Афре еще никогда не приходилось бывать внутри фургончика уличных артистов. Сняв накидку, она ощутила приятное тепло крохотной комнаты. При этом, впервые за долгое время, Афра почувствовала себя защищенной и в полной безопасности.

— О чем вы думаете? — спросил Якоб после того, как несколько мгновений молча наблюдал за Афрой.

Она не могла не засмеяться.

— Если я тебе расскажу, ты будешь смеяться и сочтешь меня безумной.

— Почему? Вы меня интригуете.

— Ну, я думала, это должно быть замечательно, вот в таком фургончике ездить по стране, оставаться там, где приглянулось, а в остальном довериться Богу и миру. Я бы охотно поехала с тобой.

Молодой факир неуверенно смотрел в глаза Афры и медленно произнес:

— А что же вам мешает? Вы обещаны мужчине, который вас ждет, или же у вас какие-то другие обязательства?

Афра сжала губы и молча покачала головой.

— Почему же вы тогда медлите? Мое дело прокормит и двоих. Я зарабатываю достаточно, хотя, возможно, этого и нельзя сказать по моему фургону. Но в трудные времена, как сейчас, люди больше тянутся к развлечениям, чем во времена благополучные. Дольше, чем на неделю, мы не можем нигде задерживаться, иначе нас просто выгонят из города. Так уж у нас заведено, у бродячих артистов. Так что у вас есть еще пять дней, чтобы подумать.

Афра задорно улыбалась. Она знала, что все равно откажется, но ее беспокоило нечто другое: ее платье промокло насквозь. Но разве позволительно раздеваться перед юношей? Это было не возбуждение, а скорее сама мысль о том, что можно соблазнить юношу, который, скорее всего, еще ни разу не был с женщиной.

Как будто в этом не было ничего непристойного, Афра разделась и повесила свое платье сушиться на спинку стула. Затем она подошла к Якобу, смущенно сидевшему на краю кровати.

Он смотрел на ее пупок большими глазами. Наконец юноша поднял глаза и сказал:

— Что это за кольцо висит у вас на шее?

Афра взялась за украшение, висевшее на кожаном шнурке, и прижала его к груди.

— На удачу. Мне его подарили. — Афра жадно провела пальцами по волосам юноши и прижала его голову к груди. Якоб даже не пошевелился. Наконец он обнял ее за бедра. И так оба погрузились в собственные мысли и чувства.

— Сколько тебе лет? — наконец спросила Афра.

— Я знаю… — возразил Якоб, при этом голос его звучал почти как плач. — Сколько бы ни было, все равно я слишком молод для такой женщины, как вы! Вы об этом думали?

— Глупости, возраст для любви не помеха.

— Почему же вы тогда спрашиваете о моем возрасте?

— Да так… — Афра чувствовала, как он облизывает ее тело. Неописуемое чувство, которое было ей неведомо до этого дня, оно пряталось здесь, в тепле фургончика факира.

— Да так… — повторила Афра, стараясь подавить растущее возбуждение. — Ты либо выглядишь моложе, чем есть на самом деле, либо же судьба преподнесла тебе ситуацию, заставившую быстро повзрослеть.

Якоб кивнул.

— Мне кажется, у вас шестое чувство. Хотя, возможно, верно и то и другое. Мой отец был канатоходцем, как и мать. Они были известны далеко за пределами страны. Для них не существовало слишком высоких стен, слишком глубоких рек, преград, которые они не смогли бы преодолеть вместе, прохаживаясь по канату. То, что казалось естественным для окружающих, было на самом деле лишь попыткой преодолеть основной страх. У обоих была боязнь высота. Но это было единственное ремесло, приносившее им деньги, они не могли заниматься больше ничем. И однажды произошло непоправимое. У каната, натянутого на высоте половины кафедрального собора Ульма, развязался узел, и родители сорвались.

— Как жутко, — Афра смотрела на его влажные глаза. В чем мать родила она села прямо юноше на колени и поцеловала в лоб. Якоб прижался к ней нежно, как ребенок. — И после этого тебе приходится самому обеспечивать себя…

— Отец с самого детства запретил мне взбираться на канат. Он научил меня обращаться с огнем. Ошибку с огнем, говорил он, можно пережить, а на канате каждая ошибка — последняя. Как же он был прав.

Афра нежно провела рукой по темным волосам Якоба. Его печаль возбуждала ее до предела. Но все же она не решалась поддаться зову плоти. И вместо того чтобы шептать юноше слова любви, вместо того чтобы поддаться мужской натуре, сделать его податливым, Афра произнесла: