Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

«От всей фигуры Андрея веет чем-то новым; но едва ли эта новизна была добрая, — писал более ста лет назад Василий Осипович Ключевский, может быть, и сгущая краски. — Князь Андрей был суровый и своенравный хозяин, который во всём поступал по-своему, а не по старине и обычаю. Современники заметили в нём эту двойственность, смесь силы со слабостью, власти с капризом…» И продолжал, вынося беспощадный, хотя и не во всём справедливый приговор князю: «…Проявив в молодости на юге столько боевой доблести и политической рассудительности, он потом, живя сиднем в своём Боголюбове, наделал немало дурных дел: собирал и посылал большие рати грабить то Киев, то Новгород, раскидывал паутину властолюбивых козней по всей Русской земле из своего тёмного угла на Клязьме. Повести дела так, чтобы 400 новгородцев на Белоозере обратили в бегство семитысячную суздальскую рать, потом организовать такой поход на Новгород, после которого новгородцы продавали пленных суздальцев втрое дешевле овец, — всё это можно было сделать и без Андреева ума. Прогнав из Ростовской земли больших отцовских бояр, он окружил себя такой дворней, которая в благодарность за его барские милости отвратительно его убила и разграбила его дворец… Со времени своего побега из Вышгорода в 1155 году Андрей в продолжение почти 20-летнего безвыездного сидения в своей волости устроил в ней такую администрацию, что тотчас по смерти его там наступила полная анархия: всюду происходили грабежи и убийства, избивали посадников, тиунов и других княжеских чиновников…» Не слишком ли сурово? Но ведь всё это действительно имело место…

Разумеется, были и люди, которые выигрывали от княжеских новшеств. Прежде всего это те, кого князь приблизил к себе, — его «дворские», то есть люди, принадлежавшие его княжескому «двору»: разного рода слуги, «детские», «милостинники», полностью зависевшие от него лично, иногда даже люди несвободные, рабы, или же пришлецы из чужих земель, — словом, та самая «дворня», о которой с таким отвращением писал Ключевский. Их влияние на дела княжества возросло многократно. Примечательно, что сам термин «дворяне» в значении «люди, приближенные к княжескому двору» впервые встречается в летописях именно в связи с историей Андрея Боголюбского. Им, «дворянам», Андрей поручал многие дела управления своей волостью, их ставил на ключевые места в княжеской администрации, они же зачастую творили суд и расправу. Разумеется, они и обогащались в первую очередь — иначе в истории, увы, не бывает. Но парадокс заключается в том, что именно из среды этих, наиболее близких князю людей и вышли участники заговора 1174 года, его непосредственные убийцы. Впрочем, парадокс ли это? Или перед нами ещё одна историческая закономерность?

Что это были за люди? О некоторых из них сохранились кое-какие сведения — в той же летописной повести, что рассказывает об убийстве Андрея Боголюбского.

Вот, например, Яким (Иоаким) Кучкович, которого летописец называет «возлюбленным слугой» князя. Мы уже говорили о том, что Кучковичи принадлежали к местному провинциальному боярству и имели прочные корни в Суздальской земле. Но с князем Андреем Юрьевичем Якима и его брата связывали прежде всего личные узы, узы свойствá. Если верно, что их сестра была женой Андрея (как мы предположили, первой из жён), то они приходились князю шурьями. Кучковичи очень давно были в чести у Андрея: вспомним, что это они «лестию подъяша» его из Вышгорода, то есть призвали в Суздальскую землю, и произошло это ещё при жизни Юрия Долгорукого. Такое не забывается! К клану Кучковичей принадлежал и их зять, некий Пётр, — соответственно, также свояк Андрея. Летопись именует его «началником убийцам», что свидетельствует об очень высоком его социальном положении. Своё влияние на князя клан этот сохранил и после смерти Кучковны и повторной женитьбы Андрея. Но, находясь так близко к князю, все они оказались в полнейшей зависимости от него. И вот итог: незадолго до своей гибели князь за какую-то вину велел казнить Якимова брата. Согласно летописной повести об убиении князя Андрея Юрьевича (в версии Ипатьевской летописи), именно это стало причиной организации заговора против него. Яким, «дьяволим научением», устремился к своим единомышленникам, «злым советникам» на будущее убийство, и поведал им о случившемся. Мы не знаем причин, по которым Андрей расправился с его братом: был ли тот и в самом деле виноват («некое бо зло сотвори», — пишут о нём поздние летописцы), имели ли место в отношении его клевета, произвол князя или, как считают некоторые исследователи, Андрей узнал о действительно готовящемся заговоре, в который и был вовлечён Кучкович. Сейчас для нас важнее другое: подобная участь могла ожидать любого из ближайшего окружения князя. «Советники» Якима не сомневались в этом и легко поверили ему, когда он возгласил им:

— Днесь того казнил, а нас заутра!..

Потому-то, по летописи, они и начали «промышлять» о князе.

А вот очерченный всего несколькими штрихами портрет другого заговорщика — выходца из совсем другой социальной среды. Это некий Анбал Ясин, который был княжеским ключником. Ясин — не имя, а прозвище, указание на этническую принадлежность ключника («ясин родом», сказано про него в другом месте): он был «ясом», то есть осетином. Из осетинского языка может быть объяснено и его имя, означающее: «соратник», «товарищ по походу».[184] Каким образом Анбал оказался при дворе князя Андрея и вообще на Руси, неизвестно[185], но князь, как видим, доверил ему очень важную, ключевую во всех смыслах должность при своём дворе. Ключник имел доступ не только в сокровищницу, но и в опочивальню князя: «тот бо ключь держашеть у всего дому княжа, и надо всими волю ему дал бяшеть [князь]», — свидетельствует летописец. Именно доступ в княжескую «ложницу» позволил Анбалу выкрасть накануне убийства меч Андрея и тем самым обречь князя, ставшего безоружным, на верную гибель. Человек этот не имел никаких корней в Русской земле — но, может быть, именно поэтому Андрей и приблизил его к себе? Ведь у пришлого человека, в отличие от местного, нет многочисленной родни рядом, а значит, по логике князя, ему некому потакать, благоволить; он ни от кого не может зависеть, кроме как от князя. Ну а о том, как распорядился Анбал свалившейся на него властью, мы узнаём из того же летописного рассказа. Оказывается, он никогда не забывал о собственной выгоде — ни при жизни князя, ни после его злодейского убийства. Когда уже после совершённого преступления Анбала встретил упомянутый выше Кузьма Киянин, «ясин» был одет в «оксамиты», то есть роскошные бархатные княжеские одежды, — очевидно, выволоченные из княжеских сундуков. Кузьма принялся укорять его: