Школа суперменов - Сергей Гайдуков

— Она — там, — сказал майор.

— Она?

— Настя.

Бондарев схватился за виски и стал яростно их массировать. С этого момента он боялся хоть на миг потерять ясность рассудка и упустить хоть малейшую деталь. Он понимал, что происходит нечто очень важное, и степень этой важности он пока не понимает, как не понимает ее майор Афанасьев, как не понимает ее Морозова и, пожалуй, даже Директор.

— Как она здесь оказалась?

— Она вернулась в город. Вчера или позавчера. Не знаю, почему она остановилась в гостинице, ведь у нее есть дом. Но это неважно. Она остановилась в этой гостинице. Потом приехала домой. Мы встретились. Мы поговорили. Потом она почему-то убежала и... Не знаю, почему. Потом я по телевизору увидел в новостях вот это все. — Афанасьев широким жестом обвел вестибюль гостиницы. — Сказали про заложников. Что там есть молодая девушка. Я сразу ей позвонил в номер — там никто не брал трубку. Я снова позвонил. Никого. Тогда я приехал сюда. Показал удостоверение, все рассказал. Меня провели в школу, куда вывели людей из гостиницы. Я все там обошел — Насти нет. Сказали, что заложниц трое, среди них молодая девушка. По описанию подходит. Я пришел сюда. Но ваша женщина поднялась наверх и передала оттуда, что девушка — это не Настя. И теперь я не знаю, что делать и как вообще...

— Подождите здесь.

— Да-да, этим я и занимаюсь, — сказал Афанасьев без особой надежды в голосе. Он отступил на шаг, потом снова подступил к Бондареву вплотную и умоляюще зашептал: — Ну я вас очень прошу... Ну сделайте что-нибудь! Ну найдите ее!

— Конечно, — сказал Бондарев, но Афанасьеву этого было мало.

— Вы не понимаете, — говорил он, и его лицо исказилось таким откровенным страданием, на которое, как казалось Бондареву, взрослые мужчины просто не способны. — Вы не можете понять, насколько это важно... Мне нужно сказать ей очень важную вещь! Я должен был ей сказать это давно! Но я... Это моя вина. Если бы я сказал это два года назад, то, возможно, все было бы иначе, возможно, она не сбежала бы из дома. Я должен был ей сказать это сегодня днем, но... Я снова не успел. И если что-то с ней случилось... Я просто не переживу, что она так и не узнает...

— Это действительно важно?

— Это очень важно.

— Расскажите мне.

— Это. — Афанасьев отрицательно замотал головой. — Это наше семейное, это личное. Это не имеет никакого отношения к вашим делам...

— Вы ошибаетесь. Все вот это, — Бондарев показал на Лапшина, Ису, разгромленный вестибюль, — все это — по поводу вашей дочери.

— Это вы ошибаетесь... Она случайно оказалась...

— Что вы хотели ей рассказать?

— Неважно. Точнее, важно, но для нее. Не для вас.

— Вы хотели ей рассказать, что Светлана Мироненко — это не ее родная мать?

— Откуда вы?.. — Афанасьев посмотрел на Бондарева так, будто у того выросла вторая голова.

— Эй! — Это оран Лапшин, выскочивший из своего закутка с лэптопом, как с автоматом наперевес. — Какого черта ты там?.. Сюда давай!

Бондарев бросился к нему, не видя, что так же поспешно за ним следует Афанасьев.

— Там какой-то вертолет крутится, — озабоченно сообщил Лапшин. — Непонятно чей, откуда...

— Хочешь сбить его?

— Я бы его сбил, чтоб на нервы не действовал, да нечем. Разве что ты вылезешь на крышу и свалишь его...

— Меня вертолеты сегодня не очень интересуют, — сказал Бондарев. — Меня больше девушки волнуют... А уже потом вертолеты. Только вот вопрос: а что интересует тех, кто в вертолете?

— Я бы его сначала сбил, а потом уже задавал такие вопросы. — Лапшин, как всегда, тяготел к простым решениям. — Короче, Морозова спускается вниз. И вся эта банда спускается вместе с ней. Ты бы поднялся, подстраховал, что ли...

— Это Морозова сказала?

— Нет, это я так думаю.

— Если это не Морозова сказала, то мне там делать нечего. Она сама разберется, а я...

Бондарев медленно обернулся.

— А это что такое?

— Это? Это дверь в подвал. Там прачечная, подсобки и все такое... Там все проверяли — чисто.

— Я знаю, что там, — сказал Бондарев. — Я спрашиваю: если там проверяли и там все чисто, то что это за звук?

Он не стал дожидаться от Лапшина совета швырнуть в подвал пару гранат, а потом уже задавать такие вопросы. Он подхватил со стойки «калаш» и пошел в подвал.

Но однажды Григорий вдруг увидел в гостинице подозрительных людей. Его предупредили, что девушкой могут поинтересоваться другие люди, враги, так что он был начеку. Двое подозрительных людей настораживали его все больше и больше, Григорий забрался в номер к одному из них, и там...

И там он обнаружил бумаги, много бумаг с пометками, и, к своему изумлению и ужасу, Григорий увидел на одном из листов помеченное имя той, другой девушки, которая пропала два года назад, и ради слабой надежды на возвращение которой Важный человек и отправил его в Волчанск.

Григорий не то чтобы паниковал, он просто понимал, что ситуация осложняется и что он не готов к этому. Григорий не в состоянии был одновременно следить за двумя этими делами, поэтому он попросил помощи. Ему обещали помощь, но не сразу, и Григорий не был уверен, что до прихода этой помощи он все сделает правильно...

В какой-то момент, до предела вымотанный, но все же не уверенный в том, что удачно контролирует оба порученных ему дела, он возвратился за полночь в гостиницу и не обнаружил Лену на месте. Григорий испугался, представляя гнев всех тех, кто имеет право на этот гнев, и долго ждал, ждал, ждал...

Когда Лена появилась под утро, Григорий позволил себе сорваться — он многословно и путано объяснил ей, что так дело не пойдет, что она не имеет права, что она обязана сидеть вот здесь и никуда не высовываться... Неужели она не понимает?!

Лена обещала больше никуда не выходить и лишь задала вопрос: когда же это все кончится? Но Григорий и сам не знал ответа на этот вопрос.

Он снова попросил прислать ему помощь, но помощь все не появляется. И Григорию все тревожнее, он все меньше уверен в том, что справится... Он приковывает Лену на цепь — и очень не уверен, что этот его поступок одобрят, однако для Григория сейчас важнее не это, а собственное спокойствие. Потому что этого спокойствия осталось в нем катастрофически мало, и потерять этот остаточный тончайший слой ох как нельзя. Его надо сохранить пусть даже таким грубым и жестоким способом. Но Лена вроде бы все это понимала. Цепь позволяла ей дойти в ванную комнату. Рядом с ней стоял телефон, но она и не думала звонить в милицию. Телефон ей нужен только для того, чтобы услышать звонок от того мужчины. Но он не звонил. Телефон молчал, и время тянулось, вгоняя Лену в депрессию и приводя Григория в отчаяние.