Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус - Анатолий Бородин

На декабрьских заседаниях инспирируемый им Н. Н. Кутлер предложил дать Думе право представлять монарху свое вторичное постановление, принятое квалифицированным большинством 2/3 голосов наличного состава, даже если Государственный Совет вновь не согласится. Однако Н. Н. Кутлера поддержал один лишь обер-прокурор князь А. Д. Оболенский 2-й, тоже человек С. Ю. Витте.

В первом же заседании Царскосельского совещания в феврале 1906 г. А. Д. Оболенский 2-й возобновил предложение Н. Н. Кутлера. Его осторожно поддержал С. Ю. Витте: «Сказанное князем, несомненно, имеет психологическое значение. Но по рассудку я держусь мнения большинства». Против высказались В. Н. Коковцов и М. Г. Акимов. Решающей оказалась реплика П. Н. Дурново: «Несомненно, однако, что если принять мнение князя, то через два года верхняя палата перестанет существовать». С ним тут же согласился Д. М. Сольский: «Вначале и я колебался в пользу предложения князя Оболенского, но соображение, только что выраженное Петром Николаевичем, заставило меня склониться в пользу большинства».

Хотя Николай II согласился с мнением большинства, С. Ю. Витте в начале второго заседания, 16 февраля, вернулся к вопросу. Опасаясь превращения Государственного Совета в «средостение» между царем и крестьянами («что крайне вредно»), он несколько подредактировал предложение А. Д. Оболенского 2-го: «В тех случаях, когда Государственный Совет отклоняет одобренный Государственной думою проект, и если Дума, известным большинством, пожелает, чтобы ее мнение было доведено до высочайшего сведения, то отказать ей в этом не следует. Если, затем, государь император признает, что решение Думы в общих чертах правильно, то дает министрам повеление внести в Думу новый проект».

Его поддержали А. С. Стишинский, А. Д. Оболенский 2-й и А. Д. Оболенский 1-й. Возражали В. Н. Коковцов, К. И. Пален, А. Г. Булыгин, Ю. А. Икскуль, А. А. Сабуров, В. В. Верховский, М. Г. Акимов. «Если мы будем, подобно графу Витте, считаться с отдельными сословиями, – заметил П. Н. Дурново, – мы впадем в ошибку. Я, со своей стороны, считаю наиболее важным во всем обсуждаемом проекте – это принцип о трех властях; все остальное – только подробности. Я затрудняюсь согласиться с возможностью представления его императорскому величеству двух проектов: одного – одобренного Думою и затем – заключения Государственного Совета. Взамен этого можно было изменить статью 49 Учреждения 6 августа в том смысле, чтобы проекты, по которым не состоялось соглашения как Думы, так и Совета, могли бы быть внесены на законодательное рассмотрение в следующую сессию. От установленного принципа равенства Государственной Думы и Государственного Совета отступать, по-моему, нельзя».

Николай II согласился с большинством[838].

Предусмотрительны оказались П. Н. Дурново и его единомышленники в вопросе о соотношении назначенных и выборных членов Государственного Совета. Вопрос возник в Царскосельском совещании в феврале 1906 г. По проекту манифеста, подготовленному совещанием Д. М. Сольского, выборные члены Государственного Совета призывались «в равном числе» с членами по назначению. А. С. Стишинский предложил исключить слова «в равном числе», чтобы соотношение это зависело «непосредственно» от воли царя. Мотивировал он это тем, что «в Западной Европе иногда такого равенства и не бывает», и тем, что «известны примеры, когда верховная власть назначала бо́льшую часть членов, если это представлялось необходимым». П. Н. Дурново поддержал, полагая, что «верховная власть не должна лишать себя права уравновешивать мнения. Лишать себя права изменять образовавшееся большинство – это очень важно!» Поддержали это мнение граф А. П. Игнатьев, кн. А. Д. Оболенский 2-й, граф К. И. Пален. Однако большинство совещания – С. Ю. Витте («Это произведет дурное впечатление»), Н. С. Таганцев («Каждое учреждение должно быть образуемо с доверием к нему. Можно ли вообразить, что все 98 членов по выбору образуют оппозицию?») и др. – выступили против. Николай II решил «оставить, как в проекте»[839]. А зря: с образованием в августе 1915 г. Прогрессивного блока возникла такая необходимость в проправительственном большинстве в Государственном совете и пришлось прибегнуть к т. н. «чистке» последнего – другой возможности у верховной власти не оказалось.

Государственная Дума оказывалась фактором политической жизни империи. Начались выборы. Л. А. Тихомиров повидался с П. Н. Дурново в один из этих дней и десять лет спустя, уже после его смерти, вспоминал: «В это время Дурново был в апогее своей славы: он усмирил революцию, как тогда выражались. Его энергичные действия, его успех восхвалялись всеми сторонниками Самодержавия. Дурново впервые за свою жизнь совершил крупное дело, которого до него никто не мог совершить. Но он, хотя довольный собой, едва ли считал свою миссию законченной. Он, полагаю, считал необходимым совершенно упразднить Государственную думу или, во всяком случае, радикально (в консервативном смысле) переделать ее. Но с своей обычной практичностью, терпел факт, которого нельзя уничтожить»[840].

При случае он был не прочь воспользоваться ею. Так, в условиях резко обострившейся финансовой нужды мысль его обращается к Думе: «Положение создалось такое, что надо во что бы то ни стало как можно скорее собрать Государственную Думу. Смета на 1906 год сводится с дефицитом почти в полмиллиарда рублей. Теперь вся надежда на внешний заем, который не может быть удачно реализован без производства выборов и созыва Думы, но открыть ее надо лишь на другой день после реализации займа. Это ничего, что придется производить выборы, когда страна “бурлит”. Для правительства совершенно безразлично какой будет их результат; оно не должно даже вмешиваться в выборы. Чем хуже будет состав Думы, тем, в сущности, лучше; тем легче и скорее можно будет ее “разогнать” и назначить для новых выборов продолжительный перерыв, во время которого успокоить страну и не торопясь подготовить новые выборы, наметив правительственных кандидатов»[841].

Этими настроением и намерениями министра объясняется, очевидно, то, что в преддверии Думы в министерстве внутренних дел, по свидетельству С. Д. Урусова, «все было тихо, все шло по-прежнему. Не было и намека не только на неизбежность, но и на возможность каких-либо изменений». С. Д. Урусов в конце ноября «решил для очистки совести представить по этому поводу свои соображения» П. Н. Дурново в личной беседе. «Он, – рассказывает С. Д. Урусов, – выслушал мои соображения внимательно, не опровергал моих доводов, но все же отнесся к моему докладу несколько поверхностно. Казалось, что он считал все мною высказанное теоретически правильным, но не имеющим существенного значения. Тон его, когда он высказал свое согласие на образование проектируемой комиссии и поручил мне исполнять в ней председательские обязанности, указывал как будто на то, что он считает уместным произвести предлагаемую демонстрацию, но мало интересуется существом дела и не придает ему практического значения». Несмотря на любезное внимание лично к нему и комплимент по поводу его работы в Сенате, С. Д. Урусов «вышел из кабинета министра с чувством неполного удовлетворения». «Настроение мое, отражавшее в то время светлые надежды, возлагаемые на будущую Государственную думу, – замечает он, – слегка понизилось как бы под влиянием окатившего меня прохладного душа».