Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затмения. Стикс - Наталья Андреева

– А твои родители не будут волноваться? – спросил он Зою. – Мы уже давно на реке. Может, им позвонить?

И она опять не смогла сдержать удивления, ее глаза словно спрашивали: «Кто ты теперь? Кто?» А ведь он говорил очень простые, естественные слова. Отчего же раньше никогда их не говорил?

Все счастливые дни похожи один на другой, тут уж ничего не поделаешь. Это горе разное, и причины его каждый раз разные. То денег нет, то здоровья, то любовь ответа не нашла, а то и просто тоска забирает оттого, что горя впереди больше, чем счастья. Старость – это не только болезни, но и потери. Одиночество, длинные, ничем не заполненные дни. Оттого и тоска. А что такое счастье? Это когда все есть, а всего не может быть ни больше, ни меньше. Каждый раз одинаково.

Этот день, воскресенье, он тоже занес в актив за номером семь, обдумав все его события ночью, в постели. События мелкие и на первый взгляд незначительные: звонкий смех Головешек, тихую улыбку Зои, тайные, поощряющие взгляды тещи, молчаливое одобрение тестя. Это была его Семья, люди, которые приняли его в свой круг, посадили за свой стол, люди, которым он обязан редкими минутами покоя и ничем не объяснимого счастья. Они на время избавили его от одиночества и страха. Похоже, он боялся воспоминаний.

Он чувствовал, что вечер седьмого дня – закат его душевного равновесия. Завтра будет день восьмой, тяжелый, и не потому что понедельник, а потому что придется решать важную для себя проблему: сажать Игната Хайкина или не сажать. Теоретически Хайкин мог убить. И ту женщину, что нашли восемнадцать лет назад в Горетовке, и кума как свидетеля, и своего соседа. И мог не помнить, как убил всех остальных. Психиатрическая экспертиза, которую до сих пор почему-то не провели, наверняка определит отклонения от нормы. Хайкин человек больной.

«Убивец», – вспомнил он хриплый шепот Игната и его руку, тянущуюся к дыроколу. В этот момент вошел Руслан. И Хайкин сразу сжался, руку отдернул. Этот эпизод не давал ему покоя.

Впервые в душе прозвенел звоночек. Хайкин боится Руслана. Его, следователя Мукаева, слишком уж долго не было. Пропал на неделю, потом месяц валялся в больнице. И с подследственным работал капитан Свистунов. «Ну да ты, Игнат, все уже знаешь», – вот как поработал.

– Ваня, ты почему не спишь?

Они лежали в постели, Зою разморило. Она была счастлива и не скрывала этого. Глаза у нее слипались, но заснуть раньше, чем он, Зоя все равно не могла.

– Думаю, – ответил он не очень охотно.

– О чем?

– Есть одна женщина…

– Женщина? – Зоя приподнялась на локте, посмотрела в упор. – Какая женщина?

– Ее зовут Лора. Лариса. Я никогда тебе о ней не говорил?

– Лора? Может быть, Леся?

– Значит, о Лесе ты знала.

– Весь город знал.

– А о Лоре? О той, что живет в Нахаловке, в частном особняке?

– Вот, значит, какие они были, твои ночные засады, – грустно сказала Зоя. – А я думала, ты, когда домой не являлся, у Леси ночевал. А была, оказывается, еще и Лора.

– Все прошло, – твердо сказал он. И повторил: – Прошло. А начал я этот разговор, потому что мне надо встретиться с Лорой. По делу. И я хочу, чтобы ты узнала это от меня еще до того, как встреча состоится. Я понял уже, что такое маленький провинциальный городок. Скорость сплетни здесь равна скорости света. Я еще до дома не дошел, а все знают, и ты в том числе, что, как и с кем.

– Раньше ты тоже говорил, что это твоя работа: встречаться с разными людьми, – обиженно сказала Зоя. – Но почему-то люди эти были преимущественно женщинами. И встречался ты с ними отчего-то по вечерам. А то и ночами. Сидел в засадах, – грустно пошутила она.

– Я хочу поменять работу, – сказал он. – Но мне надо закончить два важных дела. Вэри Вэл просил. А потом все будет по-другому.

– И чем же ты собираешься заняться? – удивилась Зоя. – Тебе всегда нравилась твоя работа. Ваня, ты же по праву считался лучшим следователем района!

– Я этого не помню. А главное, не хочу вспоминать. Чем займусь? Не знаю пока. Может быть, уеду в деревню. С тобой.

– И что мы там будем делать?

– Не знаю. Но мне кажется, я должен начать оттуда. Это моя отправная точка. Я должен вспомнить свою жизнь. С настоящего первого дня, а не с того, который записали в мою биографию. Заметь: насильно записали. И еще я должен…

– Что?

Он не хотел пугать Зою. Про то, что надо кого-то убить, ей лучше не знать. Может быть, и обойдется. Спишут на самооборону, в крайнем случае, выгонят с работы. Но ему другого и не нужно. Обойдется.

– Спи. Спокойной ночи.

– Ваня?

– Да?

– А ведь ты другой. В тебе же ничего не осталось от того человека, которого я знала столько лет! Я думала – это пройдет. Но ты по-другому ходишь, по-другому смотришь, по-другому говоришь. Не может человек до такой степени измениться.

– Тебе это не нравится? Что я другой?

– Мне? Мне не нравится?! – возмутилась Зоя. – Ваня, да что ты такое говоришь! Я просто боюсь. Если ты все вспомнишь, оно вернется?

– Что вернется?

– Все то. Плохое.

– Если честно, я никак не могу представить себя бабником, пьяницей и хамом. И сомневаюсь, что когда-то писал «жи» «ши» через «ы».

– Писал, писал, – рассмеялась Зоя. – И долго писал. Именно через «ы». Если бы я с тобой не занималась, вряд ли ты сдал бы вступительные экзамены на юрфак. Мы же учились в одном классе! Помнишь? Русский ты всегда списывал у меня, а математику у Руслана.

– А у меня тогда кто списывал? – вдруг по-детски обиделся он.

– У тебя просили защиты. Ты был отчаянным, ни с кем не боялся сцепиться. Ты боксом занимался. Неужели не помнишь?

– Боксом? Нет. Этого не помню. И чтобы дрался. И все-таки у меня должен был быть в школе любимый предмет. Каким-то образом я же поступил на юридический факультет?

– Милый, наверное, все вступительные экзамены у тебя принимали женщины, – улыбнулась Зоя. – А этот предмет ты всегда знал на «отлично». И даже с плюсом. А если серьезно… У тебя было целевое направление. Хватило троек. Спокойной ночи. Да… Если ты пойдешь к Лоре, по крайней мере вспомни все, что ты мне раньше врал, если останешься у нее ночевать. У тебя неплохо получалось.

Это было похоже на кошмар. Он словно бредил и задыхался. Без отдыха, без света. Не в смысле погоды: с ней все было в полном порядке. Светило солнце, и поэтому он поначалу никак не мог сосредоточиться. Деревня Ржаксы в его памяти была намертво связана с холодом, туманом и нудным моросящим дождем. Слово «Ржаксы» тянуло за собой паровозом труп, измазанный в рыжей глине, и долгие поиски кого-то в душном тумане.