Гонки на выживание - Хилари Норман

– Вот и не нужно начинать сейчас, – угрюмо проговорила Бобби.

– Но это опасное увлечение, и меня оно пугает.

– Я знаю, почему ты так говоришь! Это из-за моего отца, так?

– Что? – изумилась Александра.

– Это напоминает тебе о его гонках, – Бобби вскочила, с вызовом глядя на мать.

– Ничего подобного! Тебе всего шестнадцать, а это опасный спорт, вот в чем все дело! – Александра была потрясена несправедливостью обвинения. – И вообще, при чем тут твой отец? Ты месяцами о нем даже не упоминала, а теперь вдруг заговорила только потому, что это играет тебе на руку?

– Отец тут ни при чем! – Глаза Бобби стали наполняться слезами обиды. – Хотя я впервые в жизни нашла то, что нас с ним объединяет!

Александра встала и попыталась обнять дочь, но Бобби сердито вырвалась.

– Дорогая, прошу тебя, ты же устала. Постарайся успокоиться.

– Спасибо за совет, но я совершенно спокойна и иду спать.

Бобби направилась к двери, и Легавый пошел за ней, прижав уши, недовольный их громкой ссорой.

– Отличная мысль, – сухо заметила Александра. – Утром мы все подробно обсудим.

– Обсуждать нечего.

Дверь за Бобби со стуком захлопнулась.

Александра медленно вернулась к креслу и опустилась в него. Такого поворота событий она никак не ожидала. Взглянув на свои руки, она заметила, что они дрожат. Александра закрыла глаза, и тут же перед ней возник образ Бобби за рулем хрупкого карта. Она содрогнулась. Будь проклят Люсьен!

Она вновь устало поднялась с кресла и развязала пояс пеньюара. Сейчас уже ничего не поделаешь, надо лечь и постараться уснуть. Утро вечера мудренее. Их размолвки всегда бывали краткими, ни одна из них не умела долго дуться. Бобби разумная девочка; она скоро поймет, что мать просто беспокоится о ней.

Три недели спустя в их почтовый ящик опустили предназначенный для Бобби конверт с фирменным тиснением Гоночного клуба по картингу в правом верхнем углу. Александра всеми силами попыталась не выдать своей тревоги, она убеждала себя, что речь идет лишь о подростковом капризе. Большинство сверстников Бобби увлекались картингом: это было не более опасно, чем езда на заднем сиденье этого проклятого мотоцикла, на котором Люсьен гонял по всей округе. Она дрожала и умирала со страху всякий раз, когда Бобби напяливала ярко-синий шлем и махала ей на прощанье рукой у ворот.

– Ну ты скажешь тоже, мам! – засмеялась Бобби как-то раз воскресным утром, когда Александра спросила, почему бы Люсьену не воспользоваться для разнообразия своим «БМВ» вместо мотоцикла. – На дворе 1982 год! Детей уже не опекают на каждом шагу, чтобы с ними ничего не случилось! Ты же не хочешь, чтобы я круглые сутки сидела дома взаперти?

– У меня и в мыслях не было держать тебя дома. Мне бы просто хотелось, чтобы твой приятель гонял на мотоцикле без тебя, вот и все.

– Но Люсьен потрясающе водит: с ним на мотоцикле надежнее, чем с другими в машине.

– В таком случае в его машине будет еще безопаснее, не так ли?

Бобби скорчила рожицу.

– Ну зачем из-за пустяков поднимать шум, мам?

Александра почувствовала, что ее терпение на пределе.

– Разве я не проявила понимания, когда ты захотела вступить в клуб? Ведь я тебе разрешила, разве нет?

– Разрешила, – согласилась Бобби. – Ты же не видишь в этом ничего страшного, так? – «Момент настал, – подумала она. – Если я ей сейчас не скажу, то потом уже никогда не решусь». Бобби отвела глаза. – Я рада, что ты больше не волнуешься из-за клуба, мам, – начала она.

Встревоженная ее фальшивым тоном Александра пристально взглянула на дочь. – В чем дело?

– В клубе есть другая секция, и я хочу в нее вступить.

– Что за другая секция?

Бобби вызывающе вздернула подбородок.

– Мотокросс.

Впервые после рождения дочери Александру охватил такой неистовый гнев против нее, что она не нашла слов.

– Мам? – нервно спросила Бобби.

Александра наконец обрела голос.

– Надеюсь, это шутка. – Она смотрела на дочь, не веря своим глазам. – Это что, еще одна из гениальных идей Люсьена?

– Люсьен входит в клубную команду, это правда, – ответила Бобби со спокойствием, поразившим ее саму, – но это не его идея. Я сама решила записаться.

– На этот раз ответ – нет.

– Но мне очень хочется, мам. – Бобби сердито вспыхнула.

– Ты еще школьница, Бобби. Тебе надо заниматься, если ты еще не забыла. Люсьен и его клуб и так отнимают у тебя слишком много времени.

– Ты не поэтому мне отказываешь, – сердито буркнула Бобби. – И если на то пошло, я вовсе не обязана оставаться в школе. В шестнадцать лет я имею право оставить школу, а мне уже шестнадцать.

– А ведешь себя, как будто тебе тринадцать! Ты будешь учиться, пока не получишь аттестат зрелости, – не допускающим возражений тоном отрезала Александра.

– На кой черт он мне сдался? Я не собираюсь поступать в университет.

– Не смей ругаться.

– Дерьмо!

– Бобби!

– Когда мы приехали во Францию, я ругалась, и тебе это казалось смешным.

– Потому что ты была ребенком и не понимала, что говоришь. – Александра изо всех сил пыталась погасить ссору, пока разговор не зашел слишком далеко. – Дорогая, думаешь, мне приятно что-то тебе запрещать? Думаешь, это легко – быть сразу и матерью и отцом?

– За меня можешь не беспокоиться, – огрызнулась Бобби. – Может, ты забыла, но у меня действительно есть отец! Он пишет мне каждый месяц и уж он-то будет рад услышать, что его дочь унаследовала от него любовь к скорости!

Александра не нашлась с ответом.

Перед следующим свиданием с Люсьеном Бобби вынула из ящика комода спрятанное в самой глубине у задней стенки золотое сердечко на цепочке, подаренное ей Андреасом во время визита в Нью-Йорк, и повесила его себе на шею.

Александра ничего не сказала. Она поняла, что у нее нет выбора. Ей оставалось только наблюдать и ждать.

Ждать пришлось недолго. Наступил июль, у Бобби были каникулы. Появилась масса свободного времени. Картинга ей уже мало, заявила она. Александра прочитала свод правил Международной федерации мотоциклистов, добавила к ним дюжину своих собственных и скрепя сердце дала согласие.

Бобби была на седьмом небе.

– Ой, спасибо, мамочка! – воскликнула она, бросившись на шею Александре и обнимая ее. – Клянусь, я буду осторожной, приезжай и посмотри сама, если ты мне не веришь… И, честное слово, я больше ничего не буду просить!