Серебряный меридиан - Флора Олломоуц

Мы еще какое-то время «посидели», пока не настало время вечерней телепрограммы, и дети не сбежали вниз.

Тим молчал. Он несколько секунд чувствовал себя неловко, с трудом переходя из одного состояния в другое. Только что рядом с детьми он чувствовал себя спокойно и непринужденно, он был собой. Но, как только мы остались вдвоем, ему потребовалось время, чтобы «повзрослеть». Стряхнув смущение, он улыбнулся.

— Ты все сделала, что хотела?

— Все в порядке. Линда приехала?

— Да.

— Без жертв и разрушений?

— Форд амортизировал ее приземление.

— Он умеет.

— Ты устала?

— Не очень. Через две недели день рождения Джима.

Мне хотелось поговорить с Тимом о своих сомнениях и беспокойстве. И вдруг он спросил.

— Ты до сих пор не разобралась в себе?

— Да. Мы женаты уже восемь лет.

— Мне кажется, что ты просто боишься, что тебя слишком много на его собственном пространстве. Сказать ему об этом не можешь, спросить — боишься.

— Да.

— Значит, ты еще не разобралась не только в себе, но и в Джиме.

— Тим, ты понимаешь все лучше меня!

— «Не удивляйся: моя специальность — метаморфозы. На кого я взгляну — становятся тотчас мною»[216].

— Получается, что так. Сколько себя помню, я всегда страшно стеснялась своих чувств. Я не помню, когда впервые над моей откровенностью посмеялись, но до сих пор не преодолела себя. Я люблю, когда смеются вместе со мной, но не надо мной. Я могу любить, могу желать, думаю о том, что проявления любви разнообразны, но на этом все заканчивается — сказать не могу. Джиму не могу. Я до сих пор не уверена, знает ли он, что значит дня меня. В свое утешение вспоминаю иногда Петрарку. Он говорил: «Свою любовь истолковать умеет лишь тот, кто слабо любит». Уж он-то в этом понимал. Но как мне быть?

— Знаешь, — сказал Тим, — есть один фильм. В нем к Эдит Пиаф в клинику пришла молоденькая корреспондентка взять интервью из тех, что строят по принципу анкеты Пруста — «ваше любимое блюдо», «принципы вашей жизни», «ваше любимое время суток» и так далее. Но среди прочего она задала вопрос: «Что бы вы посоветовали ребенку?» — «Любить», — ответила Пиаф. «Что бы вы посоветовали девушке?» — «Любить». «Что бы вы посоветовали женщине?» — «Любить».

— Да, Тим. Спасибо. До завтра!

* * *

— Довольна?

Линда приветствовала меня этим вопросом на следующее утро.

— О чем ты?

— Ты, кажется, собираешь всю информацию из Интернета, касающуюся вас. А об открытии «Подземелья» в Бристоле знаешь?

— Собираю, это моя работа. Об открытии не знаю, и что?

Она открыла в моем компьютере микроблог одного из светских журналистов: «Сеть самых «низменных» клубов открыла заведение в Бристоле. Клиф Ньюпорт, Зак Бриджстоун и Джеймс Эджерли в среду оценили событие. Много неожиданного».

Поскольку это был личный блог автора, понять, когда выйдет статья, было невозможно, по-видимому, достаточно скоро.

— Получай оборотную сторону своей благодушной или, как это еще говорят, великодушной жизни. С объятиями всему миру. Гип-гип, ура!

— Ли, ты в своем уме? Это какая-то ошибка, это не Джим.

— Возможно. Однако хочу тебе сказать, если это не ошибка, то это логичный протестующий жест против того, что ты развела в собственном доме. И очень понятный. Всем, кроме тебя. Ты сделала все, чтобы Джим кое в чем усомнился, наблюдая вашу историю с Тимом. Тебе талантов не хватает?

— Да, талантов мне не хватает! И, если кто-то не способен понять, различить, увидеть, где любовь, где дружба, где секс и где работа, я не буду психотерапевтом для перевернутых или пустых мозгов.

— Ты знаешь, что говорят? Люди не понимают, кто из вас на ком женат.

Она ушла.

Линда главного не понимает, но Джим…

Среда. Кажется, он писал тогда про ночные съемки. И половина съемочной группы тоже написала об этом. Но он мог и уйти с площадки на какое-то время.

Я посмотрела информацию о сети клубов «Подземелье». Человек, «засветившийся» там, вряд ли сможет вернуть себе доброе имя. Кто-то делает ставку именно на это. Но Джим? Я позвонила Форду. Он пришел в библиотеку и закрыл дверь.

— Смотри.

Я показала и рассказала ему все.

— Интернет? Ты еще не научилась игнорировать его? — спокойно спросил Форд, закрыв страницу. А Линду ты давно знаешь.

— Как мне проверить? Дождаться статьи?

— Статьи? Я думал, ты ждешь приезда Джима.

— Жду.

— Тогда ты знаешь, что делать.

Он вышел, а я решила «пройти» по цепочке информации.

Во-первых, открытие клуба в Бристоле состоялось в среду. Во-вторых, сообщение в микроблоге появилось через неделю. Я несколько раз пересмотрела все архивы — в ту среду недельной давности съемочная группа работала в Ричмонде. Это убедило меня, что журналист, решивший развлечь читателей и привлечь внимание к себе, называя известные имена, в том числе Джима, принял за него кого-то другого. Да еще, злилась я, был, наверное, в хорошем подпитии. Но имя прозвучало. Это очень плохо. Чтобы окончательно успокоиться, я позвонила Энн, работавшей на съемках звукооператором. Под предлогом заполнения финансовых документов я попросила ее прислать мне почасовой план работы за последние две недели.

— У тебя все в порядке? — допытывалась она, хотя я старалась говорить спокойно.

— Да, отлично. Как там Джим?

— Странно. Ты меня спрашиваешь? Тебе его дать?

— Нет-нет, Энн, не надо! Я знаю, он сейчас занят. Мы вечером созвонимся. Всем привет. Я вас очень люблю.

Я дождалась планов. Ричмонд. Ночная съемка. 01:46. Самый разгар открытия клуба. Какое счастье!

Вечером позвонил Джим.

— Я тебе кое-что прислал на почту, — сказал он после того, как я расспросила его, как прошел день, и рассказала, как провели его мы, ни словом не обмолвившись об этой глупой истории. Я открыла почту. В письме было стихотворение в моем переводе:

Статья об открытии заведения вышла через четыре дня в «Обозревателе». Имени Джима в ней не было.