Дикая весна - Монс Каллентофт

Навигатор ведет их правильным курсом.

Их движение во тьме регистрируется на яркой цветной панели, освещающей темный салон машины.

– Как ты думаешь, они там? – спрашивает Зак.

Ощущая на груди холод пистолета, Малин произносит:

– Не знаю, но у меня такое чувство, что мы идем по верному следу.

Они проезжают то, что должно представлять собой последний дом перед тридцать седьмым номером – домом, которого нет, но который, тем не менее, существует.

Свет фар освещает лес, зелень густеет, кажется почти тропической – но ведь не может же здесь быть пальм? Нет, сосны, ели, густые заросли папоротника – и острое ощущение того, что находишься в первобытном лесу. Они проезжают еще несколько километров, прежде чем дорога выходит к морю. Здесь светлее, и Зак отключает дальний свет, чтобы не выдать их появления – если вдруг кто-нибудь их здесь ждет.

Они объезжают большой мыс, затем небольшой залив и медленно движутся вперед по гравийной дороге, и вдруг остров вырастает перед ними, а высокие сосны, окружающие жилой дом, угадывающийся в глубине леса, кажутся башнями воображаемого замка.

Свет в окнах.

Там кто-то есть.

Братья?

Дети?

* * *

Люди, насильно овладевшие природой. Срубившие растения, забившие сваи – и потом восстановившие зелень, чтобы жить здесь со своими чудовищами.

Есть что-то особенное в этом месте. Остров излучает какую-то энергию.

Здесь человек не должен был строить своего жилища.

Здесь природа должна была остаться нетронутой.

Малин и Зак припарковали машину в двухстах метрах от моста, ведущего на остров, и подкрались к высоким, метра два высотой, воротам, опутанным колючей проволокой.

Малин вглядывается в темноту, ища камеры видеонаблюдения, но их здесь нет.

Ни табличек на воротах, ни почтового ящика. Ничто не раскрывает, что и кто прячется здесь, на острове.

Она слышит рядом с собой дыхание Зака. Тяжелое, почти с хрипом, и если дыхание может быть злым, то именно так дышит сейчас Зак.

– Бог ты мой, – шепчет он. – Вот проклятое место! Чувствуешь, Малин? Такое ощущение, что тут и море пахнет серой, а не солью и свежестью.

– Тут очень влажно, – шепчет в ответ Малин. – И теплее, чем должно быть, не так ли? Словно здесь ночи теплее.

Часы в машине показывали без четверти час, когда они оставили ее у опушки.

На острове не видно ни души.

Никого.

Пистолет.

«Неужели мне придется пустить его в ход? – думает Малин. – Может быть. Дети здесь. И братья. Я это чувствую». Малин и Зак не договаривались, что они будут делать, но тут Зак, не говоря ни слова, снимает свою куртку и бросает поверх колючей проволоки на воротах.

– Думаешь, ткань защитит от шипов?

Малин качает головой, чувствует, что они не могут больше стоять у ворот, на виду, нужно двигаться дальше.

– Выстрелить в замо́к мы не можем.

– Проклятье! – бормочет Зак, но потом забирается на ворота, схватившись за куртку, и ему везет – там, где он хватается руками, шипов нет.

Малин следует за ним.

Ей тоже удается обойти шипы, и затем они устремляются вперед, через мост, к большому особняку на острове – дом напоминает гигантский кусок сахара, который кто-то приклеил к крутому обрыву.

Мостки.

В черной воде покачивается большой белый катер.

Не дождь ли собирается? Небо над ними темное, звезд не видно.

Сараи возле виллы. Одна дверь открыта – и, кажется, из маленьких продолговатых домиков доносятся такие звуки, словно там кто-то что-то жует.

Они бегут по мосту, и вот они уже на другой стороне, на острове. Малин беззвучно ступает за спиной у Зака, держащего пистолет наготове, прячется за стволом дерева и вдруг видит, как что-то приближается к ним – что-то большое, ползущее, шипящее, – и ей хочется закричать. Тут Зак зажигает карманный фонарик, который засунул за пояс брюк, когда они покидали машину.

Красные глаза животного горят в темноте.

Мерцают большие желтые зубы.

Виднеется огромное полосатое тело.

Малин прячется за Зака, ощущая ужас – свой и его.

Варан.

Огромный живой варан, с черными и желтыми полосами, покрытый толстой, на вид неуязвимой кожей.

А вот и еще один – и ужасные существа шипят на них. Изголодавшиеся первобытные ящерицы. Братья здесь, теперь Малин уверена в этом. Рептилии кидаются вперед, и Зак направляет луч фонарика прямо в глаза самому большому из них. Малин хочется закричать, бежать прочь, но оба стоят молча, Зак быстро переводит свет фонарика – и тут случается чудо.

Животные отряхиваются, разворачиваются и уползают в темноту. Укладываются где-то в ожидании. В ожидании следующего удобного случая разорвать кого-нибудь на куски.

Фонарик погашен.

Малин и Зак смотрят друг на друга в темноте. Качают головами, прежде чем Зак указывает в сторону виллы, и они пускаются вперед.

* * *

Братья сидят на диване в большой гостиной особняка, совершенно измотанные. Они собрали вещи, взяли чемодан с деньгами и присели отдохнуть на минутку, прежде чем спуститься к катеру, стоящему у мостков.

Пора в путь.

Бомба.

Она должна взорваться примерно тогда, когда они взойдут на борт катера. Через десять минут.

«Только не взрывом, а всхлипом»[20], – думает Леопольд.

Они задернули тяжелые портьеры, погасили все лампы, и темнота заполнила комнату.

Пистолеты они отложили; те блестят черным металлом на стеклянной столешнице. Братья сидят тихо, не разговаривают друг с другом. Вглядываются в темноту.

Кажется, что-то шевельнулось в саду. Неужели вараны вырвались на свободу? Уж этого-то они долго добивались…

А свет, который померещился братьям, исчез. Может, его и не было?

Только что они обсуждали, не позвонить ли отцу, не рассказать ли ему. Но жив ли он? Или рак уже отнял у него жизнь?

«Что мы наделали?

Кто мы такие?

Что мы за люди?»

Выстрелить они все же не смогли. Сами не решились на то, на что вынудили другого.

Когда им казалось, что они объединены в решимости, выяснилось, что в них есть только нерешительность – и еще глубокий, все заполоняющий стыд.