Маленькое одолжение - Джим Батчер

С соседнего кресла сползла тень, открыв взгляду Никодимуса. Он спокойно сидел в своей черной шелковой рубахе и темных брюках, с серой веревкой вместо галстука на шее. На коленях у него лежал обнаженный меч, а левой рукой он облокотился о колено. В пальцах левой руки он держал кольцо, на котором болтался испачканный машинным маслом ключ зажигания.

— Добрый вечер, Дрезден, — сказал он. — Вы не это искали?

Дождь перестал, и с неба снова падал крупными, сырыми хлопьями снег. Катер мягко покачивался на волнах. Вода хлопала по его бокам и булькала под днищем. Борта и нос катера начали обледеневать. Кажется, для обледеневавших мест имеются специальные морские слова вроде «привальный брус» и «скула», но я в них слабо разбираюсь.

— Гарри Дрезден, лишившийся дара речи, — заметил Никодимус. — Полагаю, такое не каждый день увидишь.

Я молча смотрел на него.

— На случай, если вы сами еще не догадались, Дрезден, — продолжал Никодимус, — игре конец. Так сказать, эндшпиль, — пальцы его правой руки побарабанили по эфесу его меча. — Вы как, сами догадаетесь, каков будет следующий ход, или мне подсказать?

— Вы хотите монеты, меч, девочку, деньги и ключи от Монте-Карло, — сказал я. — В противном случае вы застрелите меня и вышвырнете за борт.

— Что-то вроде этого, — согласился он. — Монеты, Дрезден.

Я полез в карман ветровки и…

— Какого черта, — сказал я.

Мешок из-под «Кроун-Ройял» исчез.

Не забывая про монету, снятую с Магога — и стараясь не выдать ее наличия у меня Никодимусу — я проверил другие карманы. Мешка не было.

— Пропали.

— Дрезден, даже не пытайтесь так жалко лгать мн…

— Они пропали! — повторил я с изрядным раздражением, причем абсолютно искренним. Одиннадцать монет. Одиннадцать гребаных проклятых монет. Последний раз я держал мешок в руках, когда звенел ими для Никодимуса.

Мгновение он смотрел на меня, шаря по моему лицу взглядом, потом пробормотал что-то себе под нос. Тени вокруг него тоже зашептались. Языка этого я не узнал, зато узнал интонацию. Интересно, подумал я, имеются ли в ангельском языке бранные слова, или же они просто говорят приличные слова задом наперед? Онвалс! Ьнечо онвалс!

Меч Никодимуса метнулся в воздухе со скоростью змеиного язычка и уперся острием мне в горло. Я даже вздрогнуть не усел, так быстро это произошло. Я втянул сквозь зубы глоток воздуха и сидел очень, очень тихо.

— Эти отметины… — пробормотал он. — Следы удушающего заклятия Намшиила Колючего, — взгляд его скользнул с красного следа на моем горле к карману ветровки, в котором полагалось находиться мешку с монетами. — А-а. Удушение всего лишь отвлекало внимание от главного. Он обобрал ваш карман одной из других нитей прежде, чем его… гм… обездвижили. Он проделал такое со святым… как там его… в Глазго, в тринадцатом веке.

Обидно, конечно, попасться на старый трюк, решил я. Однако из этого следовало, что Намшиил работал в паре с кем-то другим — тем, кто наверняка ошивался поблизости и подобрал монеты после того, как он вытащил их у меня из кармана и, пользуясь замешательством, бросил в сторону. Кем-то, кто до поры до времени не лез на первый план.

— Тесса и Розанна, — тихо произнес я. — Это они заполучили вашу коллекцию громил. И это они воспользовались самым удобным моментом, чтобы сорвать ваш план.

— Презренные шлюхи, — пробормотал Никодимус. — Одна из них — Иуда в наших рядах; я и раньше в этом не сомневался.

Я повел бровью.

— Что?

— Именно потому я доверил им самые… скажем так, запоминающиеся аспекты посвящения Архива в наш мир, — ответил Никодимус. — Полагаю, теперь, когда девочка свободна, с этими двумя у нее связаны не самые приятные ассоциации.

— И вы мне все это говорите? Зачем?

Он пожал плечами.

— Это, действительно, не лишено иронии, Дрезден — то, что я могу говорить с вами о подобных аспектах наших семейных отношений. Вы единственный, в ком я уверен, что он не переметнулся к новой силе — этому вашему Черному Совету.

— С чего это вы во мне так уверены? — поинтересовался я.

— Ох, прошу вас. Не было случая, чтобы человек, столь буйный, совращался с пути истинного чем-либо, если не считать его собственного ослиного упрямства, — Никодимус покачал головой, не спуская с меня пристального взгляда. — И тем не менее. Мое время потрачено не зря. Рыцари забрали монету Намшиила, значит, Тесса лишилась своего наставника в вопросах магии. Всего пару минут назад я слышал, как резко оборвался рев Магога, так что, смею надеяться, главный Тессин громила тоже временно выведен из игры, так? — Никодимус довольно улыбнулся мне. — Возможно, его ошейник лежит у вас в кармане. И я получил «Фиделаккиус». Устранение одного из Троих уже окупает операцию, даже если я и лишился шанса установить контроль над Архивом.

— С чего вы взяли, — негромко спросил я, — что вы получили «Фиделаккиус»?

— Я же сказал, — вздохнул Никодимус. — Это эндшпиль. Игра окончена, — интонация его голоса изменилась, и хотя он продолжал смотреть в мою сторону, стало ясно, что он обращается уже не ко мне. — Тень, будь так добра, нейтрализуй Дрездена. Мы поговорим с ним позже, в более спокойной обстановке.

Он обращался к тени Ласкиэли.

Блин, все-таки по части самонадеянности мы, чародеи, не монополисты, нет.

И Рыцари Креста тоже.

Я застыл на месте с полуоткрытым ртом. Потом повалился на бок, привалившись к штурвалу катера, словно одеревенев. Я не шевелился, даже не дышал.

Никодимус еще раз вздохнул и покачал головой.

— Поверьте, Дрезден, я искренне сожалею о подобной необходимости, но времени остается в обрез. Я должен действовать, и ваши способности могут мне пригодиться. Вы сами увидите. Как только мы уберем с дороги хоть часть этих благонамеренных идиотов… — он потянулся за «Фиделаккиусом».

И я врезал ему по шее.

А потом схватил его за удавку и рывком затянул ее. Я тянул ее что было сил. Удавка, еще одно наследие Иуды, делала Никодимуса более-менее неуязвимым — для всего, кроме ее самой. Никодимус носил эту штуку много веков. Насколько мне известно, я единственный, кто догадался, как можно причинить ему боль. Я единственный, кто хоть раз по-настоящему напугал его.

На короткое мгновение его полный ужаса взгляд встретился с моим.

— Тень Ласкиэли, — сообщил я ему, — здесь больше не живет. Падшие не властны надо мной. И вы тоже.

Я затянул удавку еще немного сильнее.

Наверное, Никодимус визжал бы, если бы только мог. Он бестолково дергался, он попытался схватиться за свой меч. Я отшвырнул его в сторону. Он пытался вцепиться мне в глаза, но я низко опустил голову и не отпускал удавки, да и движения его были скорее паническими, чем ловкими. Его тень попробовала навалиться на меня — но стоило ей окружить меня для броска, как из разрезов деревянных ножен висевшего у меня за спиной священного меча ударил яркий белый свет, и тень с шипящим, змеиным каким-то воплем отпрянула от него.