Снеговик - Ю Несбе

Сзади него кто-то что-то произнес. Он уловил только обрывок слова, набрал воздуху и простонал:

— Что?

— Она жива, — повторил голос.

Появились звуки. И запахи. И прочие ощущения. Он обернулся. Двое людей в черном усадили Ракель на кровать и срезали с нее пластиковые петли, связывающие руки. И тут Харри вырвало. Он посмотрел, как рвота растекается в воде, и чуть было не залился истерическим смехом: выглядит так, будто он выблевал все, что тут произошло. Он поднял правую руку и посмотрел на кровоточащую рану там, где раньше был средний палец. Сам палец плавал перед ним в воде.

— Олег… — донесся до него голос Ракель.

Харри выловил пластиковую петлю и, как мог крепко, затянул вокруг обрубка и вокруг указательного пальца, который тоже был прожжен до кости, но остался на месте.

Он дошел до кровати, протиснулся между полицейскими, накинул на Ракель одеяло и сел рядом. Она смотрела на него огромными, черными от шока глазами. На шее с обеих сторон кровоточили раны — там, где до кожи дотронулась петля. Здоровой рукой он взял ее ладонь.

— Олег, — повторила она.

— С ним все в порядке, — сказал Харри, она сжала ему руку, и он ответил тем же. — Он у соседей. Все закончилось.

Она безуспешно пыталась сфокусировать взгляд.

— Обещаешь? — прошептала она едва слышно.

— Обещаю.

— Слава Богу.

Она всхлипнула, уронила голову и разрыдалась.

Харри посмотрел на израненную руку. Интересно, кровь не течет, потому что сосуды перетянуты, или просто у него больше не осталось крови?

— Где Матиас? — тихо спросил он.

Она подняла голову и посмотрела на него:

— Ты же только что обещал…

— Куда он ушел, Ракель?

— Я не знаю.

— Он что-нибудь сказал?

Она обняла его:

— Не уходи, Харри…

— Что он сказал?

По тому, как напряглось ее тело, он понял, что повысил голос.

— Он сказал, что должен покончить с этим, — произнесла она, и на темные глаза снова навернулись слезы. — И что финал будет прославлением самой жизни.

— Прославлением жизни? Он именно эти слова произнес?

Она кивнула. Харри осторожно освободил руку, встал и подошел к окну. Красивый вечер. Снег прекратился. Он взглянул на освещенный монумент, видимый почти из любого уголка Осло. Трамплин как белая запятая сиял над черным склоном. Или как точка.

Харри опять подошел к кровати, наклонился и поцеловал Ракель в лоб.

— Ты куда? — спросила она.

Он поднял руку, залитую кровью, ответил:

— К врачу.

Харри вышел из комнаты. Чуть не грохнулся с лестницы. Вывалился в холодную белую тьму двора, но тошнота и слабость никак не отступали.

Хаген стоял рядом с внедорожником и говорил по мобильному телефону. Он прервал разговор, кивнул Харри и спросил, куда его подвезти.

Харри сел на заднее сиденье. Он вспоминал, как Ракель благодарила Бога. Она же не знала, что не Бога нужно благодарить. Что покупатель бился за этот товар. И начался процесс оплаты.

— Вниз, в город? — спросил водитель.

Харри покачал головой и показал на вершину склона. Указательный палец одиноко торчал между большим и безымянным.

От дома Ракель до трамплина они доехали за три минуты. Одним махом проскочили тоннель и припарковались между сувенирными лавками на смотровой площадке.

Полоса приземлений под трамплином выглядела как белый замерзший водопад, струящийся между трибунами и обрушивающийся под ними еще метров на сто.

— Откуда ты знаешь, что он здесь? — спросил Хаген.

— Он сам сказал мне об этом, — ответил Харри. — Однажды на катке он сказал, что в день, когда дело всей жизни будет окончено и он почувствует себя смертельно больным, он прыгнет отсюда. И смерть его станет прославлением жизни. — Харри показал на освещенный трамплин: подъемную башню и гору разгона, которые тянулись к темному небу. — Он знал, что я это запомню.

— Ненормальный, — прошептал Гуннар Хаген и, прищурясь, посмотрел на окна, темневшие на верху подъемной башни.

— Можно одолжить у тебя наручники? — спросил Харри, повернувшись к водителю.

— У тебя же есть. — Хаген кивнул на его правую руку, где блестел один из двух браслетов, второй, полуоткрытый, висел на цепочке.

— Да мне бы две пары, — сказал Харри и взял наручники, которые протянул водитель. — Помоги, пожалуйста, а то у меня тут пары пальцев не хватает.

Хаген, качая головой, пристегнул браслет ко второй руке Харри.

— Не нравится мне, что ты пойдешь один. Пугаешь ты меня.

— Там места мало. К тому же со мной он может и поговорить. — Харри показал револьвер Катрины: — И вот это у меня есть.

— Все равно, Харри, я за тебя боюсь.

Старший инспектор Холе окинул шефа коротким взглядом, повернулся и открыл дверь автомобиля левой, целой рукой.

Полицейский проводил Харри до входа в Музей лыж, через который надо было пройти, чтобы попасть в лифт, ведущий на подъемную башню. С собой они взяли ломик — собирались разбить окно и забраться внутрь, но, когда они подошли поближе, фонарь высветил осколки стекла, усыпавшие пол рядом с билетными кассами. Изнутри музея доносился далекий звук сигнализации.

— О'кей, теперь мы знаем, что клиент уже прибыл на место. — Харри засунул револьвер сзади за ремень брюк. — Как только приедет вторая патрульная машина, поставь двоих у заднего выхода.

Харри взял фонарь, шагнул в темный холл и оказался среди фотографий и плакатов с норвежскими лыжниками, норвежским флагом, норвежской лыжной мазью, норвежскими королями и кронпринцессами, а также текстами, в которых говорилось, какая норвежцы офигенная нация. И тут Харри вспомнил, почему он всегда терпеть не мог этот музей.

Лифт находился в самой глубине — тесный лифт с закрытыми дверями. Харри посмотрел на двери, почувствовал, как проступает холодный пот. Рядом с лифтом шла пожарная лестница. Харри отправился туда.

Через восемь проемов он пожалел об этом. Слабость и тошнота вернулись, да так, что его опять вырвало. Звук шагов по железной лестнице разносился по всей башне, а наручники, свисавшие с его запястий, выстукивали металлическую мелодию о поручни. Обычно в таких ситуациях в кровь выбрасывается адреналин, приводящий тело в боевую готовность, но, видно, Харри был слишком измотан и обессилен. А может, просто знал, что все кончено. Торг завершен, результат объявлен.

Харри двинулся дальше. Ставил ноги одну за другой на ступени, не решаясь остановиться. Матиас, конечно, уже давно услышал, что он поднимается.