Американский детектив - 4 - Джон Гоуди

— Если ты закончил, — она будто не слышала, — закрой крышку, вырой ямку, верни кнопку на место, кинь банку в ямку и закопай.

Джейсон последовал её примеру, вырыл яму, отжал кнопку, кинул и закопал.

— Банки растворятся до неузнаваемости, — объясняла она, и если кто-то на них наткнется, он не догадается, что здесь прошли люди.

В мозгу Джейсон возникло видение расплавленного лазера и свисающих носа и кожи, и он отогнал его, спросив:

— Суп — одна из идей Роузголда?

— Нет. Моя.

— Твоя?

Бруни кивнула и саркастически заметила:

— Да, моя. У меня степень по биохимии и агрокультуре, и хотя у меня женские мозги, я умудрилась кое-что изобрести.

Чтобы не спорить, Джейсон стал рассматривать во мраке остальных. Женщина свернулась подле мужчины, а тот раскинулся и вроде уже спал. Она свернулась калачиком у его бока, будто прячась от уродливого мира. Терлей, как видел Джейсон, позировал для обложки мужского журнала. Он стоял, положив руки на бедра, форма распахнута на волосатой груди, во рту сигара. Она не была зажжена, и Терлей яростно жевал её, подняв лазер и заявив:

— Я буду первым караульным. Через четыре часа меня кто-нибудь сменит.

Он пошел по тропе, и Джейсон рассмеялся над этим Рэмбо, который двигал плечами на каждом шаге, высоко держал голову и смотрел прямо вперед.

Бруни спросила, что смешного, и Джейсон объяснил, вызвав слабую улыбку. Потом она скривилась, выругалась и полезла в карман за пузырьком, вытряхнула маленькую белую пилюлю, проглотила и, откинувшись, закрыла глаза.

— Что тебя мучит? — спросил Джейсон, искренне обеспокоенный.

— Ничего. У меня дела, и все. Это штука, которую вы, мужики, не поймете.

Джейсон в самом деле не мог помочь. Он фыркнул. Так вот её проблема! Вот причина внезапной перемены: Бруни страдала от месячных.

— Что так дьявольски смешно? — оборвала она и села, облокотившись на локоть. Джейсон чувствовал её злость.

— Ты не поймешь, Бруни. Штука, о которой знаем только мы.

— Ты сукин сын! — огрызнулась она. — Глупый сукин сын!

Она кинулась на него с кулаками, изрыгая ругательства.

Джейсон без труда поймал её руки, и Бруни упала на него, вызвав слабое трепетание в раненом боку. Она продолжала поливать его бранью, но он не оскорбился. Усмехаясь, он завел руки ей за спину, сделав её совершенно беспомощной, и впился в неё губами. Борьба вскоре сменилась страстью, и когда Джейсон отпустил её, она обхватила его голову и ответила всем существом.

Они оторвались на мгновение, и даже в темноте Джейсон видел, что выражение лица Бруни было тем, к которому стремятся все художники в картинах и камне, но достигают — горстка великих. Сейчас Бруни была женщиной. Полной любви и желающей её выразить. Женщина. Только так можно было описать её. Просто женщина. Этого больше, чем достаточно.

Они снова целовались, но их соединила не только страсть. Не бешеный поцелуй. Нежное доверие друг к другу, и двое, всю жизнь отрицавших альтруизм, поняли, что он значит. Поняли, что жить для других, особенно для одного, нужно добровольно. Это должно быть основано на любви, а не на словах.

Они снова оторвались и долго молчали, наслаждаясь объятиями друг друга. Бруни рассеянно расчесывала курчавые волосы на его груди, поднимая их крошечными волнами и прижимая обратно, а он ласкал её груди, и тут она нарушила молчание, спросив:

— У тебя была последняя стадия рака?

Он промычал и спросил:

— А ты от чего умерла?

— Отказали почки, но это неважно. Рак желудка?

Снова мычание.

— Больно?

— Довольно.

— Роузголд говорил, что ты до самого конца боролся с болью волей. Он меня провел?

— Нет.

— Ты можешь победить волей любую боль?

— Да. Но почему?

— Потому, — она сбросила куртку и сорвала брюки, — что я хочу тебя, сейчас, немедленно.

Джейсон ничего не сказал и срывал одежду, а она продолжала:

— Если это вызовет боль, я хочу знать, справишься ли ты без наркотиков.

Больше она ничего не сказала. Словами. Губы обхватили его член, как в том сне. Он трепетал от нежданного удовольствия. Еще движение губ, и он тверд, как всегда. С большим опытом, чем во сне, Бруни ввела его в себя, вынув тампон, и втолкнула глубже.

Джейсон взял её за плечи и чуть потянул, её груди висели как раз над его ртом. Он слегка двинул бедрами, и Бруни изогнулась в экстазе, её соски коснулись его губ. Он поймал один и куснул, сильно, но не больно. Она застонала, отдавая ему грудь и душа своей теплой плотью.

Джейсон обнял её и аккуратно положил на спину. Когда он перемещался, желудок чуть скрутило, но боль потерялась в более сильных ощущениях. Забыв о роях жалящих насекомых, забыв, что на них могут смотреть, Джейсон двигался сильнее, чем в Нью-Йорке. Как с Марси, но Бруни не возражала. Она вздыхала и молила еще. И еще. И еще. Пока в них ничего не осталось, и они воспарили в оргазме. Над джунглями и над всем миром. И вернулись с теплым чувством, что любят и любимы. И оба согласились, что любовь лучше войны.

Следующим утром, когда первые лучи разогнали ночь, Терлей разбудил Джейсон ударом по подошвам. Пришлось ударить несколько раз, пока реальность воскресла в спящем мозгу Джейсона, ещё через несколько минут он сел, стряхивая сон и слушая Терлея:

— Нам нужно уходить — и быстро.

Джейсон плохо соображал со сна.

— Почему?

— Утром, в последнюю смену, я обнаружил огонь и услышал голоса в двух милях отсюда. Кто-то встал лагерем. Кто-то, кто может быть врагом.

— С чего ты взял, что они враги?

— Они говорят на диалекте.

— Большинство людей в Пунта де Флеча так говорят.

— Да, — усмехнулся Терлей. — Но не в армейской форме.

— Ты видел?

— Да. И я видел, что они вооружены. Это, должно быть, патруль.

— Ты говорил Бруни? — Джейсон огляделся, услышав "нет". Не было ни её, ни местной. Мужчина так же валялся на рюкзаке со шляпой на глазах.

— Ты говорил кому-нибудь? — Джейсон почувствовал тревогу, потому что Терлей так же жевал сигару и усмехался.

— Нет. Только тебе.

— Почему только мне?

— Ну, твоя девчонка соображает, но вообще... От местной нет толку и, Терлей огляделся, остановил взгляд на спящем повстанце, оперся на Джейсона и шепнул, — ты и я — единственные белые мужчины здесь, и я думаю, мы сами справимся.