📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгРазная литератураНуреев: его жизнь - Диана Солвей

Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 105 106 107 108 109 110 111 112 113 ... 241
Перейти на страницу:
в воздухе Нуреев в черном трико; заднюю обложку занимал менее традиционный, портретный снимок: по-мальчишески насмешливый Рудольф в белой рубашке с открытой шеей – одни скулы и ямочки, сверкающие под густыми, пушистыми бровями глаза и пухлые губы, растянутые в ухмылке. Назвать это лицо идеальным не позволял лишь заметный детский шрам на верхней губе.

Нью-йоркской публике уже довелось познакомиться с Нуреевым, правда, бегло – он выступал на сцене в Бруклине и в телевизионной программе «Белл телефон ауэр». Теперь ей предстояло увидеть Рудольфа с Фонтейн в нескольких полномасштабных балетах. Гастрольный сезон Королевского балета открывался под непрерывный рекламный огонь; «Ньюсуик» провозгласил их «самым прославленным балетным дуэтом». И все же в вечер открытия партию принца Флоримунда в паре с Фонтейн – принцессой Авророй исполнял не Нуреев, а Дэвид Блэр. Нуреев танцевал в третьем акте Голубую птицу, которая никогда не была его лучшей ролью[196]. Памятуя о его статусе приглашенного артиста, Нинетт де Валуа не рискнула сразу уступить ему приоритетное внимание, в ущерб своим танцовщикам. Но пресса не колебалась. «Ему оказывали внимание, совершенно непропорциональное его значению для труппы, – посетовал один обозреватель со стажем. – Такое впечатление, будто метеор затмил Луну, планеты и восходящие звезды».

И тем не менее Королевский балет взорвал местную публику только на второй неделе гастролей, когда пара Фонтейн – Нуреев наконец-то дебютировала на нью-йоркской сцене, вписав еще одну ярчайшую страницу в историю балета. Невзирая на огромную популярность у нью-йоркской аудитории, одна Фонтейн без Нуреева никогда не собирала полного зала. Их первая совместная «Жизель» 25 апреля увенчалась двумя десятками вызовов на поклон, а зрители «сотрясли “Метрополитен” громоподобными криками “браво”, – засвидетельствовал на следующий день в “Нью-Йорк геральд трибюн” Уолтер Терри. – Когда они находились вдвоем на сцене, смотрели друг на друга, улыбались друг другу, плакали, прощали или глядели в лицо смерти, все остальное меркло и создавалось впечатление, будто бы во всем мире были только два человека. Вчера вечером зрители… повставав со своих мест, визжали – именно визжали – аж полчаса. Их глазам предстало величие, и они это осознали». Прошло четыре дня, и после исполненного ими па-де-де Черного лебедя спектакль прервали на пять минут оглушительные аплодисменты. Во время коды, едва утих гул восхищения Нуреевым, Фонтейн «подняла ставки» еще больше, выйдя на совершенно новый уровень исполнения – она настолько долго держала на высоте свою вытянутую в арабеске ногу, что зрители дружно ахнули. Нуреев вселил в балерину такую веру в свои силы и технические способности и такую смелость, что она превзошла даже саму себя в молодости. Александр Грант, исполнявший в том же акте неаполитанский танец, стал свидетелем этого преображения прямо на сцене: «Важнейшей, замечательнейшей особенностью Марго было то, что чем больше перед ней возникало трудностей, тем лучше она танцевала. Рудольф порою злился на себя из-за какого-то огреха и не скрывал этого, оставляя Марго почти без поддержки. А она, когда понимала, что Руди трудно или у него не получается так, как хотелось, становилась еще прекрасней. И Рудольфу приходилось успокаиваться, чтобы с ней сравняться, иначе она вырвалась бы вперед».

Их партнерство в равной степени зиждилось на взаимном вдохновении и соперничестве. Ни на миг не возникало ощущения, будто на сцене «все шло легко, – рассказывал Кит Мани. – Марго сознавала, что Рудольф будет отстаивать свое право на часть сцены, а Рудольф понимал: отступи он хоть на минуту, и инициатива в спектакле будет им упущена». И Фонтейн, и Нуреев обладали безошибочным чутьем, позволявшим им устанавливать тесный контакт с аудиторией. Хотя достигали они своих целей разными средствами. Если Фонтейн была скромной балериной и с благодарностью принимала любовь публики, обожавшей ее за приятные манеры и благонравие, то Нуреев осмеливался провоцировать зрителей на неприязнь к себе. Чем сильнее они им восхищались, тем больше танцовщик от них дистанцировался. Все последствия просчитывались им заранее. «Я, как и все артисты, мазохист, – говорил Рудольф, – а зрители – садисты. Или наоборот. В тот момент, когда они видят кровь, твою слабость, они готовы разорвать тебя на куски. Они хотят, чтобы их запугали, и, когда я их запугиваю, получают настоящее удовольствие…» В тот вечер, когда Марго и Рудольф впервые танцевали в Нью-Йорке «Корсара», аплодисменты длились вдвое дольше самого танца и затихли только после того, как поднялся занавес для следующего балета. «Оправдать ваши ожидания способно лишь чудо, – предупредила “Чикаго америкэн” зрителей, с нетерпением ждавших их выступления. – К счастью, Нуреев – чудесный танцовщик».

И на сцене, и вне ее эта пара стала национальным феноменом, «самой волнующей маленькой командой в шоу-бизнесе», привлекавшей на спектакли сонмы шумных идолопоклонников. «Мы не привыкли к кричащей и вопящей публике, – вспоминала Антуанетт Сибли. – Это было совершенно не похоже на Марго, которая, в общем-то, и прежде была крупной звездой. Она и раньше получала массу почестей и цветов, но все это происходило очень спокойно, без диких, беснующихся людей и всего такого».

Но временами, конечно, раздавались и недовольные голоса. Бывший критик «Нью-Йорк таймс» Джон Мартин, не дождавшись окончания сезона, в пух и прах разнес Нуреева на страницах популярного художественного еженедельника «Сатэрдей ревью». «Интернациональный гламурный парень» погубил Королевский балет и, в частности, Фонтейн, обвинял критик. «Некоторые из нас пытались прикрывать рукою один глаз и смотреть только на нее, да что толку… она словно отправилась на грандиозный бал с жиголо…»

Тем временем Советы пытались вообще не допустить Нуреева на бал. За несколько месяцев до нью-йоркского тура Сол Юрок и Дэвид Вебстер, главный администратор Королевского оперного театра, встретились в Москве с советским министром культуры Екатериной Фурцевой с целью обсудить участие Нуреева в гастролях. Фурцева выразила недовольство тем, что Нуреев вызывал «нездоровый интерес и суматоху в прессе». На что Юрок парировал: исключение танцовщика из гастрольной группы вызовет еще большее волнение и добавит антисоветской шумихи. Хуже того: его, Юрока, заклеймят агентом Советов, в результате чего он лишится возможности пропагандировать советское искусство и знакомить Европу и Америку с русскими артистами в такое важное время – период нарастающей напряженности между Востоком и Западом.

Юрок вышел победителем из этого противостояния. Правда, только после того, как вопрос обсудили в многочисленных отделах Центрального комитета партии. Но этим дело не закончилось. Будучи не в состоянии воспрепятствовать триумфу Нуреева на Западе, Советы принялись чернить его дома. И как раз во время гастролей Королевского балета в Нью-Йорке о бегстве Нуреева на Запад официально объявили в советской печати. В статье «ОН НИКОГО НЕ ЛЮБИТ И ВСЕХ ПРЕДАЕТ» «Известия» сообщили читателям

1 ... 105 106 107 108 109 110 111 112 113 ... 241
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?