Стертые буквы - Елена Первушина

Весь день она провела с Аркассой и Лакмассой, собирая желуди и травы в лесу. Как ни странно, здесь она чувствовала себя спокойнее, словно была ближе к Дреки. За ужином у Агриссы Ксанта даже уговорила Аркассу и Лакмассу спеть и в очередной раз изумилась: обе тут же без труда запомнили мелодию песенки, которой Ксанта их научила, а Лакмасса к тому же с третьего раза смогла без ошибки повторить слова. Агрисса познакомилась с Гесихией и обе, как показалось Ксанте, остались довольны знакомством.

Но вот ужин был съеден, песня выучена, желуди смолоты, травы разложены по широким плоским тростниковым корзинам, Ксанта вернулась вместе с Гесихией в свой шатер, и все страхи, что терпеливо дожидались ее весь день, снова подступили к ней. Полночи она проворочалась, то и дело вылезая из шатра, вздрагивая от холода вглядывалась в ясные огни Медвежьего Уха, вслушивалась в ночные звуки, хотя сама толком не знала, что пытается услышать. Гесихия, как обычно, не обращала на терзания жрицы никакого внимания. Под утро Ксанта все же заснула и, разумеется, провалилась в давешний сон про Андрета. Снова они бродили по лесу и собирали на этот раз желуди, потом снова оказались в его доме в Дивном Озерце и снова заспорили, на этот раз о Дреки. Во сне Андрет упрекал Ксанту, что та слишком мало внимания уделяла сыну, что раз уж она по своей воле лишила его отца, то могла бы получше за ним присматривать, вовремя отдать в учение и не позволять расти, как сорной траве под забором. Ксанта в глубине души с ним соглашалась и, наверное, оттого возражала особенно яростно, кричала, что это не его, не мужское дело о детях рассуждать, его дело маленькое, посеял семя и дальше пошел. Потом, как водится, осознала, что такое она несет, ужасно испугалась и выбежала из дома, потому что понимала уже, что сама остановиться не сможет, и кончится все тем, что они с Андретом превратятся из любовников в смертельных врагов. Выбежала и оказалась на здешних поросших лесом холмах, а над головой в ясном холодном осеннем воздухе сверкало Медвежье Ухо. Во сне ноги у нее были молодые, сильные, и Ксанта бежала по холмам среди сосен легко, не спотыкаясь, но, увидев Ухо, она вдруг поняла, где она и почему, и остановилась. «Ведь его нет больше!» Эта мысль заставила ее повернуться и пойти назад. Дом стоял тут же, в нескольких шагах за ее спиной, ставни были закрыты, как в ту, их последнюю, ночь, но в щели между досками пробивался свет. Медленно, с большим трудом, как будто воздух превратился, в воду, Ксанта подняла руку и постучала в ставень. Андрет открыл окно, и Ксанта уже потянула к нему руки, бормоча какие-то извинения, но тот лишь медленно покачал головой и провел ладонями у себя перед лицом, будто ставил между ними стену.

На этом Ксанта и проснулась. В шатре было все еще темно — видимо, она спала совсем недолго. Ксанта свернулась клубком, завернулась в ^одеяла и заплакала, шепча: «Не гони меня… не хочу я тебя вовсе терять… не могу… Если все оставляет следы, то оставь мне хоть это, — и, высморкавшись, добавила решительно. — Потому, что я делаю то, что я делаю. Что поделать, если в этом все дело?»

Потом впервые за много-много лет у нее снова сложились стихи. Потом она опять уснула, на этот раз без снов.

Утром Ксанту разбудила Саграсса:

— Прости, что тревожу тебя, но родич твой что-то занемог, ты, верно, ваши хвори лучше знаешь.

— Кто? Дреки? — воскликнула Ксанта, вскакивая с постели. Однако про Дреки никаких вестей ни дурных, ни хороших не было.

Занемог Ортан. Среди ночи ему стало хуже, а к утру рана покраснела и вздулась. К сожалению, Ксанта почти ничем не могла помочь бедняге. Что с ним происходит, она не понимала, здешних трав почти не знала, так что ей оставалось только довериться Саграссе. Ортан был уже далеко не молод, а потому Ксанта всерьез опасалась за его жизнь.

— Ты не знаешь, кто тебя ранил? Может быть, клинок был отравленный? — спрашивала она, но Ортан только тряс головой:

— Не знаю, не видел, темно было.

Понимая, что толку от нее тут совсем немного, Ксанта ушла в лес, чтобы немного подумать. Не зная толком куда идти, она побродила вокруг поселка, потом стала подниматься на гору к Олень-камню. Ей захотелось увидеть деревню и озеро с высоты. Подъем был не трудным, даже для ее хромой ноги. Склон был пологий, заросший черникой и вереском. К вершине холма вела хорошо утоптанная тропинка. Поднимаясь по ней, Ксанта миновала то место, где ранили Ортана. На земле еще можно было различить пятно крови. Ксанта постояла в нерешительности, потом развела руками. Будь здесь Андрет, он наверняка смог бы прочесть на этой траве и песке всю историю и даже подноготную происшедшего, но жрице это было не по силам. И она продолжала подъем. Ближе к вершине тропинка пошла через густой кустарник — его листья уже пожелтели и теперь медленно вверх по жилочкам наливались багрянцем. Вскоре кусты расступились, Ксанта вышла на голую вершину холма, приблизилась к Олень-камню и осторожно коснулась его ладонью. Далеко внизу купалось в солнечных лучах озеро, желтели крыши землянок. Дальние холмы тоже отливали охрой и багрянцем — осень незаметно и полновластно вступила в свои права. Скоро, уже совсем скоро Керви поведет лодки со спасенными колонистами навстречу «Ревуну», навстречу дому. Будет ли среди них Ортан? Керви добился своего — нашел пропавших людей, нашел Дюмоса, он — герой. Л вот у нее на сей раз ничего не вышло. Жизнь Ортана буквально утекала у нее из рук, и Ксанта не знала, что делать, чтобы удержать ее.

Если бы она могла что-то придумать! Но даже думать у нее сейчас толком не получилось: она была слишком расстроена. Оказавшись здесь, в чужом поселке без Керви, Дреки и Рависсы Ксанта неожиданно почувствовала себя страшно одинокой и бессильной, будто ей снова было семнадцать лет, и она снова с Гесихией в корзинке уходила из родного Королевства в неизвестность. Но тогда она еще была молода, сильна и почти доверяла Гесихии. А на что может надеяться хромая старуха, которая потеряла доверие к своей богине?

Ксанта сидела на земле, прислонившись спиной к камню и все глубже погружаясь в отчаяние, когда из кустов неожиданно вынырнула Лакмасса. Личико у девочки было испуганное, и она ужасно обрадовалась, увидев жрицу:

— Ой, вы здесь, как хорошо! Смотрите, что я нашла! Ягоды собирала, вдруг вижу — лежит!

Она протянула Ксанте странный предмет, по форме напоминающий небольшой игрушечный топорик, вроде тех, которые заботливые отцы вырезают из дерева для своих маленьких сыновей. Лезвие топорика и в самом деле было сделано из дерева, а вот рукоятка, как ни странно, из железа и чудной формы — вогнутая, с рваными краями, будто разорванная изнутри какой-то волшебной силой.

— Где ты его нашла? — спросила жрица.

— Там, ниже по склону, в кустах.

Неподалеку от того места, где ранили Ортана! Ну и что это может значить? Ксанта не знала. Покрутив топорик в руках, она положила его на траву и вдруг заметила, что на ладони остался темный след: будто гарь или какой-то черный порошок. Похоже на золу, но не зола. Мелкий, как мука, черный порошок, жирноватый на ощупь. Ксанта поднесла руку к носу, и в ноздри ударил резкий незнакомый запах. Похожий порошок она нашла почти год назад на ребре Лайвина. Только тогда его было совсем мало — крупицы, следы. Но что общего могло быть между Лайвином, убитым неведомо кем на далеком Оленьем острове, и этим странным топориком, который валялся в кустах неподалеку от поселка Болотных Людей. Ксанта не сомневалась, что будь она капельку умней или хотя бы чуть помоложе и посообразительней, она смогла бы нащупать решение загадки. Однако все было тщетно. Ее ум отказывался служить ей, так же, как и ноги.