Стертые буквы - Елена Первушина

После того как его взяли на охоту, Дреки окончательно вошел во вкус лесной жизни. Правда, на охоте ему досталась всего лишь роль загонщика, и он даже толком не видел артунов до того, как они пали под ударами копий Болотных Людей. Только и осталось в памяти, что треск потревоженных зарослей, рев рогов и бой барабанов, громкие крики загонщиков, их красные головные уборы из выкрашенных ягодным соком перьев куропатки, колышущиеся над кустами и приводившие огромных быков в ужас. И еще отчаянный бег сквозь колючие кусты, раздирающий горло и легкие крик на последнем дыхании, резкая пьянящая боль, ощущение полного и абсолютного существования в это мгновение, в этом лесу, на согретой солнцем земле, в пронизанном запахами увядающих трав осеннем воздухе, в полушаге от чужой смерти. Существования, бесконечно далекого от будней и праздников дешевого портового театра в Венетте, который Дреки привык считать пределом своих стремлений.

Одним словом, это было здорово, и Дреки жаждал продолжения. Случай не замедлил представиться. На празднике, между танцами с Ар-кассой, поеданием мяса и поглощением яблочной браги, он успел заметить, что мужчины постарше собираются в кружки и о чем-то вполголоса переговариваются с очень важными и таинственными лицами. Дреки нутром почуял, что тут что-то затевается, стал как бы невзначай прохаживаться мимо заговорщиков и из обрывков разговоров понял, что те собираются на рассвете покинуть деревню и отправиться в какое-то особенное место. Кровь у Дреки загорелась и запела. Брага почти не подействовала на него, зато предвкушение новых приключений пьянило по-настоящему. Притворившись гораздо более пьяным, чем он был на самом деле, Дреки повалился прямо в теплую золу, оставшуюся от большого костра, и задремал.

Спал он чутко, и когда на рассвете захлопали двери домов, тут же пробудился, но продолжал лежать неподвижно, притворяясь спящим. По правде говоря, мужчины наверняка разбудили полдеревни, пока вытаскивали из клетей какие-то большие кувшины с двумя ручками, прилаживали к ним перевязи и взгромождали друг другу на спину. Собаки, мирно спящие у домов, также не могли позволить себе проводить хозяев молча. Однако ни женщины, ни дети на улицах не показывались — видимо, они играли в ту же игру, что и Дреки. Наконец мужчины покинули деревню, и Дреки, выждав немного, пошел за ними.

Тропа, по которой уходили мужчины, вилась по холмам, так что Дреки было довольно удобно красться — он дожидался, когда основной отряд перевалит за очередную гряду, выжидал еще немного, затем сам взбирался на вершину холма, примечал, куда держат путь заговорщики и вновь ненадолго отпускал их от себя. Иногда в такие минуты он видел на соседней вершине артуна, который нес вахту, охраняя пасущееся неподалеку стадо. Холмы, поначалу заросшие лесом, постепенно оголились, и теперь под ногами Дреки был почти сплошной вересковый ковер. Солнце уже поднялось высоко, и над землей витал смолистый аромат, змеился между пластами прозрачного и тяжелого воздуха.

Когда Дреки оглядывался, он видел за собой горящие на солнце золотым и алым леса с глубокими темными мазками ельников и сосняков. Там все было ярко и торжественно. Здесь же царствовали бледно-розовый вереск, желтая трава, бурая хвоя — у Дреки в детстве была толстостенная глиняная чашка с таким вот выгоревшим на солнце рисунком: желтые волнистые линии — гряды холмов, а за ними синие волны — то ли море, то ли горы.

И в самом деле, ближе к вечеру отряд подошел к горам. Только они оказались вовсе не голубыми — обыкновенные серые скалы, полузаплывшие землей и мхом. Обитатели деревни расположились на ночлег на одной из невысоких скальных площадок, откуда вела вверх еле заметная тропа. Дреки устроился неподалеку. Он догадался прихватить с собой с пиршества несколько лепешек и даже пару кусков мяса и теперь мог поужинать. Правда, лепешки раскрошились, а мясо стало холодным, жестким и невкусным, но все же это было лучше, чем ничего. А вот пить ему пока что было нечего, да и спать снова толком не пришлось: он боялся упустить охотников.

На рассвете они начали восхождение и несмотря на огромные кувшины за спиной без особого труда одолели первый хребет. Дреки пришлось потруднее, кроме того, он ужасно боялся, что сыплющиеся у него из-под ног камни привлекут внимание охотников. Но все обошлось.

За хребтом начался крутой, почти отвесный спуск к протекающей в ущелье реке. Охотники спускались, помогая себе короткими копьями, потом, опираясь на те же копья, переправились вброд через реку. Дреки пришлось сползать буквально полулежа, широко расставив руки и ноги. Он ободрал себе весь живот, но все же ни на мгновение не усомнился в правильности принятого решения. Этот поход тоже был «настоящим», в чем-то даже более настоящим, чем охота. Ведь на охоте он выполнял чужие поручения, здесь же действовал по зову собственного сердца.

Мутные воды реки с ревом проносились мимо него, стуча камнями, катящимися по дну. Дреки напился, снял сапоги и, не колеблясь, вошел в воду. Она была холодной и доходила до груди, а местами — и до плеч, камни били по ногам. К счастью, они были небольшими, не способными сбить человека с ног. Однако разглядеть дно было невозможно, и Дреки несколько раз спотыкался, а один раз даже нырнул с головой, на мгновенье потеряв опору. И все же это была не настоящая смертельно опасная горная река, и молодой человек вскоре понял, что ее можно одолеть, двигаясь наискось к течению. Выбравшись на берег, он вновь полез наверх поузкой горной тропе, вслед за уходящими все дальше охотниками. На вершине хребта он успел заметить комель сухого дерева, покрытый странными рисунками, но разглядывать их уже не было времени. За новым хребтом открылся новый рукав реки, на этот раз не такой широкий. Охотники пересекли его и пошли вверх по течению. К счастью, русло было довольно извилистым, и Дреки снова мог преследовать отряд, оставаясь незамеченным. Постепенно солнце высушило на нем одежду, и это его здорово порадовало. Когда охотники наконец покинули русло реки и, пройдя узкой расщелиной между двух скал, вышли к ее третьему рукаву, он уже не стал торопиться и разделся, прежде чем залезть в воду. К счастью, глубина здесь была всего по пояс, и Дреки сумел переправиться, не замочив одежды. На другом берегу он снова обнаружил покрытый резьбой ствол дерева: на нем были человеческие лица и медвежьи морды. В тот день Дреки пришлось пересекать воду еще не меньше полудюжины раз, но все это были сущие ручьи: в некоторых местах он лишь скидывал сапоги и подворачивал повыше штаны, в некоторых — просто перебирался, прыгая по камням. Так они забирались все дальше в горы и постепенно поднимались все выше. Последний подъем оказался самым трудным — тропа была узкой и чрезвычайно крутой, и, не будь на ней корней и ветвей кустарников, одолеть ее было бы невозможно.

Тропа привела отряд, а следом за ним и Дреки, на небольшое, поросшее травой плато. Чуть в стороне, в маленькой лощине расположилась деревня в шесть домов. За ней уходил вверх крутой, заросший лесом склон. Охотники не стали приближаться к деревне: они расположились на краю плато у старой сухой ели, покрытой все теми же рисунками. Дреки обошел их стоянку большим кругом и отправился на разведку. Деревня его заинтересовала — издалека было видно, что дома в ней не похожи ни на лесные землянки, ни на легкие болотные домики из прутьев и тростника. Здесь были настоящие дома: срубы, стоящие на вывороченных пнях высоко над землей. Острые, крытые старой полусгнившей соломой крыши с длинными скатами чуть было не касались земли.