Столетняя война. Том I. Испытание битвой - Джонатан Сампшен

что он имеет больше прав на наследство, чем Филипп VI, и что решение принцев крови в 1328 году (в котором участвовал и сам Роберт) было опорочено тем, что они не смогли должным образом выслушать представителей Эдуарда III. Полвека спустя в окончательной версии хроники Фруассара Роберт д'Артуа сидит в Парламенте в марте 1337 года, а безымянный прелат выступает с ученой и страстной речью в поддержку наследственных прав Эдуарда III, которую Роберт написал для него заранее[492].

Истинные причины для предъявления претензий на корону Франции были менее красочными. Прежде всего, существовали серьезные юридические трудности, связанные с ведением открытой войны против Филиппа VI во Франции, если Филипп VI считался королем Франции. Ведь если Филипп VI был королем Франции, то Эдуард III, несомненно, был его вассалом в отношении герцогства Аквитания и графства Понтье. Эти владения были объявлены конфискованными, и если Эдуард III захочет оспорить конфискацию, то, похоже, ему придется делать это в судах Филиппа VI. Подданный не мог вести агрессивную войну. Даже право подданного защищаться от своего суверена силой было весьма сомнительным и, конечно, не распространялось на вторжение во Францию с севера с армией англичан и немцев[493]. Более того, если Эдуард III собирался воевать с Филиппом VI, феодальная практика требовала, чтобы он сначала отказался от личных уз подданства и бросил вызов своему бывшему господину. Но тем самым Эдуард III отказался бы от единственной правовой основы, на которой он мог продолжать удерживать свои французские владения. Выхода из этой юридической головоломки не было, если только не считать, что Филипп VI вообще не был королем Франции, а значит, никогда не был сувереном Эдуарда III. Не стоит недооценивать привязанность средневековых людей к юридическим формам, и особенно такого человека, как Эдуард III. Он возглавлял бюрократическое правительство, состоящее их юристов, и ему служили дипломаты, которые всегда рассматривали международные отношения в юридическом аспекте. И Эдуард III разделял их взгляды, даже если не обладал их образованностью.

Те же соображения относились и к тем союзникам Эдуарда III (большинству), которые были французами или владели фьефами во Франции, за что были такими же вассалами французской короны, как и Эдуард III. Эдуарду III не нужно было, чтобы Роберт д'Артуа сказал ему, насколько ценным оружием военной пропаганды были сомнения, которые могли быть выдвинуты против права Филиппа VI править Францией. Угроза была достаточно очевидной, чтобы стать темой для разговоров в обоих королевствах уже осенью 1337 года[494]. Эдуард III обладал талантом обращать чужие ссоры в свою пользу и привлекать предателей и недовольных к своему делу. Как и захватчики любой эпохи, он, вероятно, имел преувеличенные представления о поддержке, которую они могли ему оказать. Роберт д'Артуа был лишь первым из них. На противоположном конце страны проживал такой бургундский сеньор, как Жан де Фоконье, который женился на кузине Филиппа VI и был вовлечен в ожесточенный имущественный спор с другими членами королевской семьи и счел естественным переписываться через доверенных слуг с королем Англии. Поддержка Эдуарда III во Фландрии, конечно, не ограничивалась революционными правительствами трех больших городов, но включала и некоторых влиятельных дворян. Генрих Фландрский, дядя графа, принес оммаж Эдуарду III в феврале 1339 года. Ги Фландрский, его внебрачный единокровный брат, который был захвачен в плен при Кадсане в 1337 году, стал сторонником Эдуарда III в 1340 году. Эдуард III выкупил его у пленителя за 8.000 фунтов стерлингов, что свидетельствует о ценности для него,  поддержки такого человека. Было бы интересно узнать, сколько еще людей было среди "различных магнатов Франции", которым Эдуард III писал за три недели до принятия короны Франции. Единственными случаями (и то редкими), когда Эдуард III называл себя королем Франции до января 1340 года, были случаи, когда он вел переговоры с такими людьми, как эти. Для них утверждение, что Эдуард III действительно был королем Франции, делало разницу, важную как для их последователей, так и для них самих, между восстанием и гражданской войной, между политикой и изменой[495].

Внутри английского правительства мнения колебались. Вполне возможно, что целесообразность притязаний на корону Франции обсуждалась в Парламенте в марте 1337 года, который санкционировал первую военную кампанию. Об этом говорит один английский хронист, помимо изобретательного Фруассара[496]. Но если это и было, результат не мог быть обнадеживающим, поскольку посольство, которое Эдуард III отправил на континент по совету Парламента, имело полномочия вести переговоры с "прекраснейшим государем, повелителем Филиппом, прославленным королем Франции". Действительно, в пропагандистском листке, который Эдуард III выпустил в конце августа 1337 года, чтобы оправдать войну перед своими подданными, не только не было никаких упоминаний о возможных притязаниях на французскую корону, но и Филипп VI упоминался под своим правильным титулом. Привычка называть его "самозваным королем Франции" возникла не в канцелярии Эдуарда III, а в канцелярии германского императора Людвига IV Баварского. Людвиг IV понял пропагандистские преимущества публичного сомнения в королевской власти своего противника раньше Эдуарда III. Папа Бенедикт XII с неудовольствием отметил это жеманство и отказался отвечать на письма Людвига IV, когда Филипп VI в них упоминался в подобном ключе[497].

Эта пренебрежительная фраза поначалу использовалась Эдуардом III только при общении с императором. Но заметное изменение произошло в октябре 1337 года во время заседаний второго Парламента того года. Вероятно, это был результат обсуждения короля с лордами. На этом этапе Эдуард III все еще ожидал вторжения во Францию в течение нескольких недель. Войска собирались в портах восточного побережья. Епископ Бергерш и другие важные члены королевского Совета собирались отправиться в Голландию с передовым отрядом армии. Теперь необходимо было направить официальный вызов Филиппу VI и решить сложную юридическую проблему отказа от оммажа без отказа от владений, за которые этот оммаж был принесен. Поэтому необходимо было решить, является ли Филипп VI королем Франции или нет, и единственная точка зрения, согласующаяся с тем, что Эдуард III продолжал владеть Гасконью, заключалась в том, что он им не является. Таким образом, территорию, которой Эдуард III все еще владел, он сохранял, а от территорий, которые он потерял из-за Филиппа де Валуа, он отрекался "не для вас, а для хранения Божьего". Письмо об отказе от вассальных обязательств было датировано 19 октября 1337 года и было переправлено Бергершем на континент в следующем месяце. В то же время Бергерш был снабжен различными дипломатическими посланиями, не всегда согласующимися друг с другом, для использования в случае необходимости. Одной из них была грамота, выданная от имени Эдуарда III как короля Англии и герцога Аквитании на "переговоры с самым прекрасным государем, господином Филиппом