Московские Сторожевые - Лариса Романовская

— Ну на меня камни перевесь, я не сбегу, вот чем хочешь поклянусь.

— А чем ты можешь?

— Камнями, — честно ответила Марфа. — На любом кольце.

Про последствия клятвы она тараторила быстро, понимая, как сейчас изнемогает Анечка. Но не соврала ни разу, ей даже в голову такое не пришло. А ведь клятва на кольцах — это все, последняя стадия Несоответствия. Ее вообще мирским приносить нельзя. Но тут-то речь шла об Анечке, будущей ведьме, наверняка перспективной и талантливой, как же может быть иначе. В общем, о доченьке.

Так что Марфа подождала, пока в ее сторону скользнет по столешнице колечко с изумрудом. Хоть и нерабочее, а для клятвы вполне подходящее. Сама его поймала, сама нанизала на обручальный палец. Сама же забормотала древнюю, еще времен Заповедей, речь, хоть и переведенную на современный русский, но все равно торжественно звучащую:

— Крестом и нулем…

Анечка больше не ныла, только дрожала и пританцовывала, вытягиваясь в струнку, слушая, как мать обещает довести начатое дело до конца, оставляя в залог свою способность благотворить и работать. То бишь — всю свою ведьмовскую суть.

6

— Выключено у нее, — плачущим голосом откликнулась Марфа.

Соня молчала, сидела на том же месте, не меняя позы. На неудобной гостевой табуретке примостилась Анечка — хрупала новым огурцом, куталась в надетую поверх пижамы материнскую кофту. Смотрела на гостью и раз за разом тянулась к высокой полулитровой кружке правильного чая. А Марфа курила одну сигарету за одной, поочередно вызывая в телефонной памяти одни и те же номера: Дуська, домашний Старого, Ленка-Амеба, Дорка-Кошатница. Маме Ире звонить не решалась, не хотела привлекать к ней внимания. Так и давила поочередно все четыре надписи. У Старого занято, у Ленки с Дуськой абонент вне зоны действия, уже, наверное, отключили перед собранием, сволочи, а рыжая Дорка трубку не берет. Небось разрядила телефон или дома его забыла. А ведь еще без пары минут двенадцать, собрание не началось. Если б знала, что так будет, обязательно бы поехала, прям вприпляску. И Анечку бы с собой. Вот если сегодня все закончится, то завтра же в Инкубатор…

Мысли о ведьмовском сейчас думались плохо, через силу. И это уже не говоря про то, как Марфа себя чувствовала, — полностью без своих сил, куда хуже чем голая или умершая. Словно всю себя ампутировала, включая запахи и мысли. Сидела, давила на клавиши, не понимая, зачем ей это надо. Знала только, что будет сейчас звать к телефону Дуську, а потом слезно умолять, чтобы приехала: одна не одна — это не Марфина печаль. Ее дело — устроить встречу, а уж что там на ней будет… Вот ведь правду Сонечка говорит, козлы и уроды. Испортили девочке свадьбу неведомо зачем, а теперь из-за них невинные ведьмовские дети страдают. Сама бы эту Дуську-Гадюку придушила бы, вот честное слово.

— Абонент выключен или находится…

Соня услышала, снова кивнула, мол, давай-давай, набирай дальше. Марфа снова надавила на кнопку, даже не посмотрев, чей именно номер сейчас вызывает. Главное, что Анечка сейчас травками отпивается, это в первую очередь нужно растущему организму. Сейчас чаек, потом ванна с травками, а потом, когда Дуськина визитерша уедет на свое рандеву, надо будет немедленно отправить Анечку в постель, чтобы отоспалась. А самой с утра позвонить в «Аэрофлот», заказать два билета до Ханты, без обратных. И Ирочку предупредить только. А то вдруг и у нее такое же, а?

Марфа не выдержала, прервала краткое бибиканье, набрала маму Иру. Там тоже абонент недоступен, хотя они каждый вечер перед сном хоть на полслова соединялись, если вместе не были. Может, и у нее…

Марфа нажала «отбой», потянулась к Анечке, чтобы плеснуть той в кружку еще кой-какие капельки, и вздрогнула от нежной трели — это мобильный аппарат ожил сам, не дожидаясь хоть чьих-нибудь ответов.

— Марфушенька?

Тьфу ты, Дорка-Кошатница, не Дуська. Но это тоже хорошо: они же сейчас триумвиратом ходят, козы: Дорка, Ленка и Дуська. Прям как гимназистки перезрелые.

— Алло, да.

— Марфушенька, ты извини, что я не стала брать трубку, у меня тут был очень опасный разворот на этом вашем гололеде. Ты представляешь, я сижу себе на собрании, оно уже почти началось, и тут этот дурак рассказывает Гунечке анекдот про пингвина, и я соображаю, что моя Брыкса… Сейчас, секунду, подожди, мне тут кто-то сигналит!

Идиотка. Кретинка клиническая. Чтобы тебя с твоими брыксами в лепешку бы расплющило…

— В общем, ты представляешь, я совсем забыла сказать Рахеле, что Брыкса…

— Подожди! Евдокия сейчас с тобой?

— Так я тебе же объясняю, ну меня слушать надо было, я же в дороге, мне надо выехать на проспект Мира, а я не могу понять, куда мне поворачивать в этой вашей Москве…

Сука шизанутая.

— Дорка, где Евдокия?

— Ну где она может быть, разумеется, на собрании, она же нормальная женщина. Это я тут как подорванная пытаюсь на него не опоздать, а мне еще обратно… В общем, ты мне объясни, если я рядом с твоим домом, то куда мне поворачивать, чтобы выехать в сторону Леночки, у меня там записная книжка и…

Марфа бы сказала куда, но вместо этого швырнула трубку. А потом снова схватилась за телефон, теперь уже вызывая поочередно трех абонентов: саму Дуську-Гадюку, Старого и Ленку. Надо им сказать, что Анечке плохо, нужна помощь. И не соврет, и клятву не нарушит. Анюте же и вправду плохо, а эти-то нормальные люди, должны понять. Они не то что полоумная кошатница, которая ради своих блохастых чучел готова посреди собрания туда-сюда мота… Стоп!

— Дорка, извини, это Марфа, мне очень надо…

— Ой, Марфушенька, как же у вас тут плохо со связью, ты только что отключилась. И с сугробами тоже плохо, просто отвратительно, я вот до сих пор сижу каким-то раком и даже не могу понять, что у меня сзади…

— Ты где сейчас?

— Ну я же тебе сказала, в сугробе возле стройки. У вас тут одни стройки и одни сугробы, ты бы зна…

— Мой дом далеко?

— Нет, не очень, если я вылезу и развернусь, то сделаю один маленький круг по площади, потом немножко по встречной и через десять минут могу приехать. Но только ненадолго, потому что мне надо межгород. А что у тебя слу….

— Ане плохо, мне помощь нужна! — рявкнула Марфа ржавым басом. Еще подивилась, что собственный голос, когда она без сил, бесцветным кажется, да и всех остальных неприятно слушать. А уж особенно…

— А вторая круглосуточная аптека есть на Брестском вокзале, я забыла, как он сейчас называ…

— Белорусский!

— Вот и хорошо, если я еще немного проеду по встречной, то буду на Новослободской, тут как раз недалеко, если хочешь, я возьму… что нужно деточке?

— Забей-траву! — ляпнула Марфа наобум.

— Мама, почему ты опять врешь? — зашипела Анюта. Голос у нее сейчас был осипший, а потому Дорка в трубке ничего не расслышала.