Московские Сторожевые - Лариса Романовская

Последнее слово Марфа произнесла вслух и с вполне искренним сочувствием. Но девица этого толком не заметила, раскаляясь от эмоций. Вот и хорошо, согреваться начала, а то на улице сегодня холодрыга. Рюмочку бы ей еще тяпнуть, там уже давно все в бутылке растворилось, хорошо подействует, ну да ладно…

Марфа снова попыталась вытянуть хоть какие-то конкретные подробности произошедшего, но в ответ на все расспросы слышала пока только общие всхлипы и недоумения:

— Ну почему именно я? Почему мне такое, за что?

Пришлось отворачиваться и морщиться, обращаясь к холодильнику: может, у кого другого истерики мирских и вызывали жалость, а то и почти умиление — как детское горе из-за улетевшего шарика или плохой сказки, но не у Марфы точно. Потому что «такое» — это когда с ребенком… что-нибудь. Сперва кажется, что ничего страшного, а вот потом… Когда секунду назад Марик у тебя на руках гулил и пытался ухватить сосок, а потом как будто икнул легонечко и перестал дышать, совсем. А ты сидела, не шевелилась. Все понимала и не верила, пыталась напоить молоком — даже простое материнское от всего помогает, а уж такое, как у вас… Оно должно было помочь, просто обязано. Ты поэтому так и сидела, не выпуская Марика из рук, — до самого возвращения Фаддея, надеясь, что он придет, возьмет сына подержать и все исправит. Так сидела и сидела, напевая одну и ту же колыбельную без начала и конца. Даже потом, когда прибежала Ирка и начала кричать на Фаддея страшными словами, все равно надеялась, просила потише и продолжала петь — чтобы Марик услышал, ожил…

Вот это и есть «за что», «почему» и «зачем жить дальше», детка. А не эти твои…

— Ну я же как неживая, понимаете? Зачем жить, если они все равно придут и все отнимут, испортят…

— Детонька, так нельзя.

— А как можно? Мне по одной щеке вмазали, а я другую должна подставить? Так, что ли?

В теологических вопросах Марфа была не сильна, ибо клиентура до них обычно не добиралась. Потому постаралась снова задать наводящие вопросы:

— Да кто ж тебя так, детка? Что тебе сделали?

Сонька перестала всхлипывать, вновь начала вертеть в пальцах дорогостоящую побрякушку, заговорила куда тише и жестче, сортируя эмоции:

— Жизнь они мне испортили. Сперва свадьбу, а потом…

— Мужчины? — благосклонно посочувствовала Марфа.

— Да откуда ж я знаю, мужчины они или кто, я не проверяла! — Соня зашлась в истерическом кашле, потянулась к сигаретной пачке в нагрудном кармашке.

Марфа разрешающе махнула рукой, понимая, что метод Тыка-Данилова опять подвел, показал совсем не ту проблему, на которой девчонка сейчас замкнулась. Не в свадьбе дело… Или в ней, но не в женихе. Да уж, сейчас действительно сложно понять, кто там мужчина — даже среди своих, проверенных столетиями, чего говорить о мирских-то.

— А вы зачем пепел в блюдце стряхиваете? — Анечка прошла по коридору совсем неслышно, хотя вроде была в тапках. Неужели ей мама Ира про «кошачий шаг» объясняла? Так рано же, его до полового созревания не очень рекомендуют; тем более что осанка и походка тоже…

— Анют, ты чего не спишь? — задумчиво отмахнулась Марфа.

А Соня детский вопрос и вовсе проигнорировала, клюнула по сигарете указательным пальцем, обрушив пепел в фарфоровую белизну.

— Я есть хочу. — Анька распахнула холодильник, начала досмотр кастрюлек и пластиковых контейнеров, вытянула огурец и сразу же потащила его мыть. Сейчас разрежет пополам, посолит и сжует вместе с ломтем бородинского. А потом еще зубы будет чистить, так сразу к себе не уйдет. Это минус пять минут примерно. А потом еще столько же на то, чтобы гостью обратно на разговор настроить. Вот ведь все неладно сегодня, а?

Анютка действовала сонно, но ловко, бесшумно. Только нож стучал об доску да тонкие косички мотались вдоль мяконькой пижамной спины. Анечка их теперь не расплетала на ночь, а наоборот, стягивала потуже и смачивала, чтобы наутро вились. Старый способ, абсолютно несовременный вроде бы, зато природный, куда полезнее, чем все эти химические… Марфа за последние шестьдесят лет ни разу ни тушью, ни помадой, ни румянами, ни краской для волос не пользовалась, хотя даже Ирочка ей иногда что-то такое вручала. Не хотелось. Будто вся женственность там осталась…

— Ну нельзя же так по-скотски, вы понимаете? — как-то жалобно отозвалась вдруг Соня. Видимо, по неопытности и бездетности решила, что семилетки ничего в этой жизни не смыслят и при них можно спокойно обсуждать взрослое. Ну по-скотски так по-скотски.

— А зачем вы пьете? Это плохо. — Анютка отвернулась от разделочной доски. Поджала пухлые губы, разглядывая гостьину бутылку, потом цапнула со стола солонку и снова занялась своим огурцом — только косички с радужными резинками полоснули воздух.

— Понимаю, — извиняющимся голосом отозвалась Марфа. — Ань, ты тут долго готовить собираешься? Бери свой огурец и брысь в постель.

— В постели будут крошки, — Анютка отпилила себе горбушку, начала раскладывать на ней длинные огурцовые дольки. Вот ведь… в маму Иру, честное слово. Не характер, а чугун.

— А раз понимаете, то… Сами же говорили, что ошибки исправлять надо, правда? — странно улыбнулась Соня. Будто проснулась сейчас. И глаза заблестели, и движения из сонных стали медово-кошачьими. Будто не-невеста нашла в Марфиных топорных рассуждениях какой-то промах и теперь была готова вытащить его на всеобщее обозрение, покрыть Смотровую-халтурщицу несмываемым позором, поставить на свое место все ведьмовское племя.

Девчонка так и подумала — «ведьмовское племя» и «свое место». Марфа даже решила, что это она сама ослышалась, отвлеклась на Анечкин бубнеж о вреде алкоголя и табака. Потом уже стало не до сомнений. Потому что Анютка как-то по-детски, перепуганно пискнула: «Мама!» — и неуклюже дернулась, выронив на пол любовно собранный бутерброд.

А еще бы не дернуться, если вроде бы сонная, аморфная Соня вдруг приподнялась с места, оттеснив Марфу к стене, взметнула руку с драгоценной цепочкой и накинула ее на Анечкину шею — как удавку.

— Она же задохнется, ты что? — охнула Марфа, насмерть забыв, что детям соприкосновение с камнями вредит куда сильнее, чем взрослым ведьмам. Не в дыхании дело, а в способностях.

— Как задохнется, так и воскреснет… Как этот ваш… который пидор. Тихо-тихо… что ж ты дергаешься-то так, детонька, — передразнила Соня Марфино сюсюканье и потянула за концы ожерелья сильнее, касаясь камнями живой Анечкиной кожи.

5

— Мамаша, ты поосторожнее! У меня ж тут спирт в бутылке. — Соня кивнула в сторону того самого неопознанного шмурдяка. — А зажигалку ты видишь, правильно?

Марфа открыла рот и тяжело мигнула, обозначая согласие.

— Мамочка, я пить хочу! Очень-очень!

— Детонька, тебе же сказано: ти-хо. По-русски понимаешь или тебе на латыни сказать?

— А ты умеешь?

— Отстань. В общем, мамаш, ты же рыпаться не будешь, правда? Найдешь ту суку, которая мне свадьбу сорвала, я с ней побеседую, а тебя отпущу. И тебя, и детку. Все ясно?