Плоды свободы - Яна Горшкова

Вилдайров щенок сбежал ночью. И как только осмелился, засранец, как только смог? То ли подкупил часовых, то ли запугал, а всего вернее – просто уболтал до полусмерти, суля и награды, и кары разом и повергая прямые солдатские души в смущение, а умы – в смятение. Теперь уже неважно, как тихоня Эгнайр выбрался из комнаты, где Конри его собственноручно запирал, как нашел потайной ход, о котором даже доверенные слуги не знали. Может, в библиотеке откопал среди старых строительных чертежей и пожелтевших планов. Важно другое – единственный по-настоящему ценный козырь выпал из рукава мятежного лорда, в одночасье превратив «регента» в того, кем он и был – предателя и бунтовщика. А следом за прытким щенком потянулись и прочие. Очередную бессонную ночь Конри провел в ощетинившемся караулами замке, задремал ближе к рассвету, а утро встретил уже в полном одиночестве. Из стана обреченных перебежали не только солдаты, прихватив своих офицеров, но даже судомойки с кухонь. Бывший шеф Канцелярии проснулся в гулкой тишине, разбавляемой лишь чьими-то приглушенными всхлипами там, за дверью.

Это был конец. Но и финал можно встретить по-разному, верно?

Он нашел спиртовку и сам сварил кадфы, а потом с небывалым прежде острым наслаждением выпил, блаженствуя от каждого глотка. Тщательно вычистил парадный мундир, умылся, сменил белье и перетянул волосы черной лентой. Как раз тот случай, когда все, буквально все должно быть идеально.

Когда-то Сэйвард умирал, захлебываясь кашлем, на жестких досках тюремной койки, в окружении сырых стен и решеток, слыша между приступами удушья, как сколачивают помост во внутреннем дворе. А слух его друга теперь услаждает мелодичный бой часов и даже гул, ржание, топот и звяканье под окнами не отвлечет его от главного события в жизни. Там, внизу, стоят войска Рэймси и морская пехота эрн Сэйлита, стоят и ждут. Весь мир замер в ожидании.

– Ничего-ничего, – пробормотал Конри, придирчиво разглядывая свое отражение в большом зеркале. – Я постараюсь не задерживаться.

Пистолет, конечно, он зарядил еще с вечера, но все-таки открыл барабан и проверил еще раз. Все каморы были полны, латунные донышки патронов поблескивали с этаким предвкушением. Тоже ждали.

Есть ли в существовании пули миг, более прекрасный, нежели тот, когда она находит свою цель? Беда лишь в том, что этим горячим малышкам абсолютно все равно, чей висок опалить своим жарким дыханием – глупыша-адъютанта, обмочившегося от ужаса толстосума или его, Конри.

Юному лейтенанту, к слову, повезло больше всех. Мальчишка даже не успел испугаться, не то, что понять, как сидел за столом перед дверью, так и обмяк. Вот для кого Врата Чертогов распахнутся во всю ширь, а Белая Свора приветственно завиляет хвостами! А вот ир-Фартиг, тот пытался убегать, петляя по анфиладам Эйлвэнда, что твой кролик, а под конец забился в угол за драпировкой. Там его Рэналд и оставил, чтоб не замарать мундир в чужой грязной крови. И вернулся в кабинет, не забыв аккуратно притворить за собою дверь.

Свежий морской ветер ворвался в распахнутое окно, завыл и наотмашь стегнул его по щеке, напоминая – прощения нет и не будет никогда, а черные тени Маар-Кейл уже нетерпеливо переступают лапами на Тропах. И уж не Сэйвард ли Кэдвен среди них?

– Иду, дружище, – сказал Рэналд Конри и спустил курок.

И верно, там его уже ждали.

«Давным-давно, в Земле Джэвэйд, что означает Вечная Земля, жила женщина по имени Шиярша, у которой была единственная дочь – Сиба…»

Незаконченная страшненькая шурианская сказка, и не более того. Одна радость, если не слышал окончания – его всегда можно придумать на свой вкус. Шуриа так и делают, и горя не знают.

Жаль, что финал другой сказки – про женщину Джойану из Джезима – Земли Радости, у которой было три мужа и три сына – по заказу не выдумаешь. Тем более что старшему из сыновей Джона, сама того не желая, нанесла болезненную рану. Не удержался змеиный язык за зубами, расписала в подробностях, каким чудовищем была его хваленая невеста. Хотела как лучше, хотела, чтобы Рамман не страдал по живой мертвячке, не казнил себя за бегство из Херевардова плена. Но только навредила. Нескоро, очень нескоро быть ей званой на свадьбу первенца.

И даже повиниться не получилось. Не до материнских утешений было Рамману Никэйну – гражданину Председателю Республики Янамари, не до врачевания разбитого сердца. Джона побродила вокруг сына, заглядывая ему в глаза и в душу, и поняла, что ей уже нет места рядом с ним. И не будет. Грустно и чуточку обидно, но правильно и закономерно. Алая Луна не только приняла под крыло полукровок, но даровала свободу всем людям. Плоды же ее горьки, хоть и полезны, как всякое лекарство.

Идгард был с Джоной нежен, но и только. Его уже призвал под свои знамена Закон, его крепкой хваткой держал Долг, а впереди в недалеком будущем ожидала еще более требовательная госпожа – Власть.

В другое время шуриа упилась бы из чаши страданий, вдоволь погоревав над горькою судьбиной, припомнив классическое: «Ах, мамочку никто-никто не любит! Никто на могилку цветочков не принесет», и остальные шуточки, столь чтимые всеми матерями подлунного мира.

Однако отрезвляющее присутствие рядом Мэрсейл и Вигдэйн и влияние Грэйн излечили Джону от излишних терзаний по поводу внезапной взрослости сыновей.

– Смирись, они – выросли, – твердо сказала Вигдэйн.

И шуриа смирилась со свершившимся фактом, как и с выбором Аластара.

– Сколько-сколько паровозов? – изумленно переспросила Мэрсейл. – Четыре локомотива? За одну тебя? Какое невиданное расточительство!

Джона в ответ самодовольно усмехнулась и предположила, что у ее Священного Супруга, должно быть, приключился приступ невиданной щедрости на почве любви ко всему шурианскому народу, а за всех шуриа не так уж и дорого. Вот, например, Джэйфф Элир, он один целой железной дороги стоит.

Возвращение же в Амалер получилось поистине триумфальным. С фейерверками, парадами, победными речами и спонтанным братанием. Чуть ли не в каждом из файристянских городов было сожжено по чучелу Предвечного, а то и по два для закрепления эффекта. В столице при огромном стечении народа заложили фундамент под памятник героям Последней Синтафской Войны. А уж когда Аластар отрекся в пользу Идгарда, то Амалер познал такое всеобщее ликование, что потом еще неделю злые дворники мели улицы, а счастливые стекольщики стеклили окна. Простой же обыватель, забывшись и просто на радостях, лобзал ролфийских вояк с тщанием, достойным лучшего применения.

Ах, что это были за недели! Незабываемые и неповторимые первые дни нового мира – мира Четырех Лун. Казалось, рухнули границы обыденного, и ничто уже не будет как прежде, а только по-новому, следовательно, лучше, справедливее, честнее. Мнилось, все изменится раз и навсегда. И закружило-завертело даже тех, кто изо всех сил сопротивлялся, кто твердо знал – этот мир слишком сложен, чтобы перемены перевернули его вверх тормашками.