Плоды свободы - Яна Горшкова

А с другой стороны, как же тут не поддаться на всеобщую лихорадку, если своими глазами видишь, как беспрепятственно торжествует справедливость, а достойные вознаграждены по заслугам? Верность солдатскому долгу и присяге Кэйррона ир-Сэйгана не осталась незамеченной, как и подвиги эрны Кэдвен. И даже барышню Нер, самоотверженно игравшую роль Священной Невесты, нашла награда. Идгард подписал с Вилдайром Эмрисом новый договор о Вечном Мире, и кабы не громоподобное известие о морском сражении с северянским флотом, то вкус победы оказался бы сладок до приторности.

Высокое ролфийское посольство тоже засобиралось домой. Но вовсе не из-за угрозы с Севера, а по сугубо внутренней и до боли банальной причине. Оставленный без присмотра, пес-Конри, как говорится, подло нагадил своему хозяину на ковер.

– Обидно, – притворно всхлипнула Джона. – Даже поинтриговать против себя не дал, паршивец!

– На то и был расчет, – отрезала суровая Вигдэйн.

Княгини так торопились вернуться домой, что не оставили шурианке времени на размышления. Если сказка про Джойану из земли Джезим не закончена, то где же теперь ей искать потерянную дочь? Неужели на Ролэнси?

Старинная шурианская поговорка гласит: «Много хелаэнаев не бывает, но и мало – тоже». Подразумевает она, что, сколько бы детей Хела не явилось по твое добро, на самом деле их гораздо больше. Одних убьешь, другие обязательно заявятся. В верности народной мудрости Джэйффу довелось убедиться на своей шкуре не единожды. И все же одно дело злословить заочно, другое же – очутиться там, где каждый встречный – ролфи, где их на самом деле очень много. Сплошные хеланаи вокруг! Зубастые, опасные, свирепые! А какие скальпы! Впрочем, шурианский стрелок не зарывался, памятуя, что и его собственная смоляная шевелюра во многих местных тоже будит кровожадные мыслишки. К тому же шуриа, как это принято писать в полицейских отчетах: «твердо стал на путь исправления», а потому держался куда как скромно, не давая ни малейшего повода скомпрометировать благородную и могущественную эрну Кэдвен.

– Что-то ты подозрительно тихий, – заметила Грэйн и сощурилась эдак испытующе. Мол, если задумал чего, лучше сразу признавайся.

Но Джэйфф лишь руками в стороны развел. Не в чем ему было каяться.

Разве только в том, что ролфийские острова шуриа неожиданно пришлись по душе. Нет, жить в аккуратных домиках и ходить по ровным, словно под линеечку, прочерченным улицам, он не хотел бы никогда. Это ж придется надевать капитанский мундир каждый день! Невозможная жертва для любого из детей Шиларджи. Поговаривают, что даже Ее Священная Особа – княгиня Джойн поглядывает на свое мундирное платье с нескрываемым ужасом.

В остальном острова хелаэнаев были прекрасны и полны не только чарующей суровой красы, но и природными духами. Эта каменистая, скупая на урожаи земля была жива в сакральном смысле. Жива и свободна. А что еще нужно шуриа для душевного равновесия? А еще крайне отрадно знать, что к этому благополучию причастны и дети Сизой Луны. Одна из ее неугомонных дочерей – так точно.

– Конрэнт посуровей будет, – предупредила эрна Кэдвен. – Камни да болота.

И как ни скрывала капитанша своих истинных чувств, но Джэйфф-то чуял, насколько сильно ей хочется показать возлюбленному свой дом, свой единственный и навеки любимый Кэдвен. Дух ее жаждал встречи с родными стенами, томясь в ожидании.

– И яблони.

– И они тоже, – смущенно хмыкнула ролфийка.

По Конрэнту они ехали в поезде по настоящей железной дороге. Жизненный опыт подсказал Грэйн, что Джэйффа лучше отвлечь по-крупному – этой невиданной на Шанте забавой. Стук колес, мощное гудение локомотива, клубы пара – лучшая игрушка для очень взрослого шурианского мальчишки. А добрые, но недоверчивые конрэнтцы пусть познакомятся со столь экзотическим гостем вприглядку, а не назубок. Так оно спокойнее будет. По чести говоря, эрна Кэдвен одинаково не доверяла и скоропостижному миролюбию Джэйффа, и сомнительному добродушию островитян. Слово за слово, а потом эрне разнимай драчунов и отвечай за поножовщину? Нет уж!

Но все обошлось. Они без приключений добрались до станции на берегу Арейт, а затем, наняв возчика, доехали до памятного путевого камня.

В низинах еще снег кое-где лежал, и окрестности поместья выглядели весьма уныло. Даже знаменитые яблони стояли еще голые, без единого листочка.

– Красиво.

А что еще мог сказать шуриа Джэйфф Элир, увидев своими глазами дом, где родилась его Грэйн? Сказать, что после смерти он обязательно вернется сюда духом, чтобы стеречь этот старый дом и эти яблони? Зачем, если ролфийка и так знает о его любви? Они оба знают.

– Я тут пока погуляю, – бросил шуриа. – Осмотрюсь, что к чему.

От расслабленного созерцания окрестностей имения его мог оторвать лишь выстрел из пушки или гневный вопль эрны Кэдвен.

– Ах, ты ж, маленькая дрянь! Когти Локки! Ляжки Глэнны! Ну, я тебе покажу!

За Грэйн ковылял ее одноногий управляющий и уговаривал:

– Эрна! Ваша милость! Помилосердствуйте! Ради очей Локки, да что ж вы так разгневались?

– Молчать! – зарычала взбешенная владетельница и, скомкав клочок какой-то бумаги, попыталась запихнуть его в глотку ир-Фрэйда, но тот успел отпрыгнуть, довольно резво для инвалида: – Белой Сворой клянусь, я своими руками вырежу печень этой мерзавке! И скормлю ее папаше!

– Что случилось, сердце мое нежное? – полюбопытствовал Джэйфф, любуясь пламенным бешенством ролфийки, как путник небывалым заревом.

– Ар-р-р! Эр-р-рмэйн! Гадючья душонка! Зарежу! Загрызу!

Что ж такого должна была натворить дочка Грэйн, раз вызвала материнский гнев?

– Что она сделала? Замуж за шуриа вышла?

Ролфийка подавилась рычанием и закашлялась. Видимо, озвученную Джэйффом возможность она рассмотреть еще не успела. А справившись с дыханием, рявкнула:

– Хуже!

Развернувшись на каблуках к управляющему, эрна попыталась ухватить его за грудки, но отставной сержант и впрямь был прыток, снова увернулся.

– Коня мне! Живо! Ну, я ему покажу!

– Эгей! Погоди-ка! Я с тобой!

Оставлять женщину в столь растрепанных чувствах все равно, что зажженную свечу – в сенном сарае. Еще как вспыхнет!

– Так, – злобно скривив губы, Грэйн нетерпеливо постукивала хлыстом о голенище и притопывала, не в силах дождаться, пока оседлают лошадь: – Мы едем к Фрэнгену. Я его повешу на воротах усадьбы, пса паршивого! Девку приструнить не мог! Вот и оставляй их без присмотра… Ляжки Глэнны, семь лет жрать одни клубни да свиней этих поганых, семь лет в штопаной юбке ходить, чтоб этой дуре собрать приданое! А теперь? Она сбежала! Свободы захотела! У-у, непокорное отродье! Ну, ничего-ничего… Ир-Фрэйд! Где моя сабля, чтоб тебе лопнуть?! И пистолеты тащи!

Была бы в поместье пушка, и ее бы потребовала, наверное.