Блеск минувших дней - Гай Гэвриэл Кей

Верховный патриарх был готов благородно взять на себя задачу защитить мальчиков и их бедную мать именем Бога – и получить при этом контроль над хорошим портом и гаванью.

Однако эти мысли возникли у него до того, как от неожиданного отправителя пришло другое письмо, которое изменило эти планы.

Время было неспокойное. Оглядываясь назад, Скарсоне Сарди вспоминал ту весну, как бессвязную череду молитв и разнообразных действий, выполняя которые он и сам, можно сказать, сильно изменился.

Они тревожили народ, эти изменения, многие из которых не всегда были разумными (и безопасными) в таком месте, как Родиас, где сталкивались самые разные честолюбивые устремления, но молодой Верховный патриарх понял, что это не должно его волновать.

А вот падение Города Городов – должно. Скарсоне остро осознавал, что в зависимости от того, как он сейчас себя поведет, о нем будет судить Бог и грядущие поколения.

Патриарх так и не собрал войска Запада для спасения Сарантия. Слишком много противоречащих друг другу целей и желаний при дворах различных правителей, слишком много ненависти, слишком большой страх перед ашаритами. Любая война на Востоке была чрезвычайно опасной. Нужно было как следует защищать город раньше, а не пытаться отбить его теперь.

Ни одно мощное, объединенное, горящее местью войско Джада так и не отправилось на Восток.

Скарсоне Сарди делал, что мог. Он упрашивал, приказывал, насмехался. Писал письма, грозил разоблачением и отлучением от церкви. Патриарх вызывал в Родиас королей и князей. Иногда они приезжали. Говорили правильные, ни к чему их не обязывающие слова. Он ни разу в жизни не произнес слово «Ашариас» – новое название, данное неверными городу, который был Сарантием. Отказывался разрешать ему слетать со своих губ и не позволял никому произносить это слово в его присутствии.

Получив подтверждение, что мать императора Сарантия не погибла во время пожаров и грабежей, Скарсоне предложил ей поселиться во дворце Родиаса. Она отказалась, предпочтя обитель Дочерей Джада в Дубраве по другую сторону моря. Ближе к дому, возможно, – ближе к тому, что когда-то было ее домом. Она высокомерная, обозленная женщина, говорили Скарсоне. Вероятно, к лучшему, что она не приехала в Родиас.

Скарсоне Сарди уйдет к Богу, имея полное основание заявить, что он пытался. Что он изменился, перестал быть беспутным человеком, которого посадили на престол в Родиасе потому, что думали, будто им легко управлять; считали, что ему безразличны сложные мировые проблемы, что его интересует лишь готовый услужить партнер в постели, комфорт и бесконечные развлечения.

Скарсоне никогда не отказывался от ночных удовольствий с женщиной или с мальчиком; по его мнению, Джад был не против того, чтобы хоть как-то облегчить его тяжелую ношу, но рабочие дни патриарха во дворце стали длинными и упорядоченными. Родиас и мир джаддитов обрели духовного и политического лидера, обладающего решительностью и благочестием.

Конечно, это не очень понравилось его дяде Пьеро и кузенам Сарди. Ходили разные слухи (они всегда ходят), когда двенадцать лет спустя Верховный патриарх Родиаса внезапно скончался в разгар одного зимнего праздника.

В часовне святилища ему поставили великолепный памятник. По общему мнению, это было одно из лучших произведений великого Маттео Меркати.

* * *

Письмо Фолько, отправленное второму, менее многочисленному войску, которое должно было соединиться с ним у Бискио, было адресовано гражданскому администратору, то есть Антенами Сарди. Письмо ему принес Борифорте. Заметив, что оно вскрыто, Антенами рассердился, но потом увидел лицо Борифорте и ничего не сказал. Просто прочел письмо.

Он заставил себя сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем попытался заговорить. Ему это не удалось – слов не было. Он еще раз прочитал послание. Его рука, держащая письмо, тряслась. Борифорте молчал. То, что Фолько только что им сообщил, меняло мир, – и где-то там, далеко, и здесь, дома. Сарантий пал, а Теобальдо Монтикола мертв.

Фолько уводил свою армию домой; отказывался воевать в этом году. Он писал, что не может указывать семейству Сарди и Фиренте, что им делать, но советует тоже вернуться домой и оплакивать павший город. Фолько также сообщал, что написал непосредственно отцу Антенами, и они уладят вопрос с его гонораром.

Антенами поднял глаза. Он еще не был готов заговорить, облечь в слова свои мысли. Сарантий так долго пробыл под угрозой завоевания, что это начало всем казаться частью окружающего мира. Ему всегда будут угрожать, он всегда будет требовать помощи, но не падет – не может пасть.

– Мне не следовало вскрывать это письмо, – сказал Борифорте. – Простите. Я увидел, что оно от Фолько, и… – Его голос замер.

– Это не имеет значения, – ответил Антенами. Это было так и не так. Но в данный момент, скорее, не имело значения. – Монтикола мертв, – произнес он.

Еще одна колоссальная новость, которая могла показаться менее значительной только по сравнению с новостью с Востока.

– Он… не пишет, как именно, – сказал Борифорте.

– Не пишет. Я уверен… ну, мы все это очень скоро узнаем, конечно.

Борифорте кивнул. Он был явно потрясен. Антенами понимал, что выглядит ничуть не лучше.

– Мы поворачиваем обратно? – спросил у него Борифорте.

– Как мы можем поступить иначе? – ответил Антенами.

Заканчивалось утро великолепного дня. Они находились недалеко от Донди, к югу от него, рядом с Бискио. В опасной близости, думал Антенами, но, по-видимому, в данной ситуации Борифорте знал, что делает. Он занял выгодное положение на возвышенности на тот случай, если город предпримет безрассудную попытку выступить против них. Он расставил меньшие пушки, они были готовы вести огонь. Антенами спросил, что произойдет, если Теобальдо Монтикола вышлет часть своей армии вперед и нападет на них, захватит артиллерию. И получил ответ: «Фолько этого не допустит».

Теперь Монтикола мертв. Община Бискио лишилась грозного командующего, защищавшего ее.

Не имеет значения. Командующего, который бы атаковал город, тоже нет.

– Позаботьтесь, чтобы посыльного накормили и напоили, – распорядился Антенами.

– Конечно, – ответил его командир.

Борифорте сейчас удивительно походил на ребенка, готового расплакаться. Антенами подумал, что это вызвало бы неловкость. Он все время напоминал себе, что надо глубоко дышать.

– Почему бы нам с вами снова не поехать в Донди? – спросил он. – Нужно сообщить им. Возможно, мы сможем помолиться вместе с ними в их святилище.

– Я бы этого хотел, – ответил Ариберто Борифорте. – Не следует ли также сообщить и Бискио?

Антенами обдумал это.

– Хорошая мысль. Они отправят туда гонца, я уверен, но, думаю, будет правильно дать им знать, что мы не собираемся нападать. Это… да, не следует этого сделать.