Последний взгляд Марены - Елизавета Дворецкая

– Ты кто таков? – прорычал Велес, преграждая путь к воротам и воинственно держа посох наперевес. – Зачем сюда пришел?

Огнесвет смешался, забыв, что положено отвечать.

– Скажи: за невестой пришел, за Ладой! – подсказали сзади.

– За Ладой? – повторил Велес. – Ишь какой шустрый! Нет тебе к ней дороги! Одолей меня сперва, тогда и иди!

– Давай, сынок! – раздался из-за спины низкий голос отца. – Давай наваляй этому чуду-юду, чтоб себя не вспомнил!

Что-то такое Огнесвет вынес из детства: лет в шесть-семь ему впервые дали в руки деревянный легкий меч и стали обучать владеть им. И уже тогда отец подбадривал его, радуясь первым шагам будущего воина, своего преемника и защитника дешнянской земли.

Он не хотел этой борьбы. Он хотел, чтобы все оставалось по-прежнему, как в предыдущие годы. Но время нельзя остановить. То, что было возможно в шестнадцать и семнадцать, стало невозможно, когда ему пошел двадцать первый год. Само время подталкивало его в спину и сжимало его пальцы на рукояти топора. Оставив все как есть, он обездолит свою мать. И еще есть эта дева – та, которая сидит в подземелье уже почти полгода. Чтобы она наконец увидела белый свет, он должен одолеть это чучело.

Не успев подумать, Огнесвет шагнул вперед: тело само отозвалось на память детства. А может, и не его детства, а гораздо более глубокую – память всех тех дешнянских Перунов, что в этот день приходили сюда в течение не одной тысячи лет. Ему бросили вызов, и у него не осталось иного выбора, кроме как принять его.

* * *

Снова на Ладину гору пришел великий праздник – Медвежий день. В который раз – и сама Лада не знала, да и не хотела знать. Для нее от самого начала мира повторялся все тот же круг: от пробуждения к расцвету, от увядания к закату, а от глубокого зимнего сна к новому возрождению. В городе Витимерове уже с рассвета стоял шум, из окошек валил дым, хозяйки пекли блины. И только сама Лада ничего этого не слышала.

Она лежала где-то глубоко-глубоко в темноте, на самом дне всемирья. В этом сне она была человеком только выше пояса, а ниже – медведицей с черными подошвами и мохнатыми лапами. Человеческая ее половина была стара, слепа и беззуба. Без сил, без глаз, без голоса и почти без дыхания покоилась она где-то в толщах земли, будто самый глубокий корень древнего дерева, лишь каким-то краешком сознания ожидая, что этому сну придет конец.

Где-то очень далеко ее жених, одетый небесным огнем, искал дорогу к ней. Он делал шаг за шагом, пламенным топором прорубая себе путь через темные облака, одолевая синцов и игрецов, которые сыпались на него со всех сторон и разбегались, напуганные грохотом его шагов по небесному своду. Сражался с вихрями и метелями, что норовили завертеть, закрутить, ослепить, сбить с дороги. Он шел и шел, отталкивая стену тьмы и оставляя за собой свет. Но еще так далеко… А когда он сюда доберется – узнает ли он невесту в зимнем облике медведицы? Не отвратит ли его мнимая старость, звериная шерсть?

Сквозь толщи земли и просторы воздуха она различала его громовую поступь – сперва отдаленно, потом все ближе и ближе. Мощные удары огненного топора разгоняли темные тучи, рубили земные пласты. С каждым вдохом спящая ощущала, как легчает давящая на нее тяжесть.

И вот звуки грозы приблизились настолько, что уже пугали. Удары грома с оглушительным треском раскалывали облака, под ее опущенные веки пробивались пламенные вспышки, и казалось, что обломки разбитого свода вот-вот повалятся прямо на нее.

И наконец раздался треск над самой головой, лица коснулось дуновение прохладного свежего воздуха. Все изменилось: она была словно птенец в яйце, которому пришел срок выходить в белый свет. Треснула черная скорлупа земли, в ее убежище проник свет. Огненный свет, который источали борода, волосы, взор Небесного Воина.

На ее остывшую кожу повеяло теплом. Она затрепетала, еще во власти чар, боясь, как бы не сожгло ее прикосновение пламенного жениха. Горячий поцелуй коснулся губ; она глубоко вдохнула, напрягла все свои силы и подняла веки, чтобы встретить его взор…

* * *

Запыхавшийся Огнесвет рывком распахнул дверь, шагнул вперед и замер, ослепленный темнотой. Дверь позади него закрылась, почти отрезав шум толпы, стало тихо. Вслепую он сделал пару шагов, и его вытянутая рука наткнулась на еще одну дверь. Огнесвет потянул ее на себя и увидел внизу слабый свет. Перед ним была лестница вниз, глубиной почти в человеческий рост, а там, в избе, горел огонек. Осторожно нашаривая каждую ступень, он сошел в подземное убежище и осмотрелся.

При слабом свете все вокруг перемигивалось золотыми искрами: бронзовая, медная, серебряная посуда, шелковые покрывала. Только в таком доме и жить богине весны. Но где же она сама? На первый взгляд изба казалась пустой. Огнесвет оглядывался снова и снова, но не видел никого живого. Уж не обман ли это все? Где обещанная богиня? Ради нее он оставил позади самого себя – старого, рухнувшего на мокрую землю кучей свалявшихся шкур. Этой победой он проложил самому себе путь к чистому синему небу, не заслоненному вершинами чащи, и чувствовал себя переродившимся. Но где она – та, ради которой он отказался от прежнего себя?

Огнесвет медленно обошел избу, внимательно оглядываясь. Не все так просто на Том Свете: может, ему еще нужно найти вход в скрытый покой? За печью он наткнулся на лежанку, покрытую большой медвежьей шкурой. Рядом стоял светец; Огнесвет принес единственный светильник от стола и поджег вставленные лучины. На лежанку пролился слабый желтоватый свет. Теперь стало видно, что покрывало лежит неровно. Похоже, под ним кто-то есть. Но не сразу он решился приблизиться. Огнесвет отчетливо понимал, что прикасается к величайшей тайне мироздания: перед ним лежала сама непотревоженная земля, еще не озаренная солнцем, не согретая теплом, не тронутая плугом. Земля, еще не пробужденная для того, чтобы дать жизнь травам, деревьям, зверям и людям.

Но он пришел сюда, чтобы ее разбудить. За право владеть ею он бился с подземным владыкой.

Огнесвет шагнул к лежанке, поднял руку, в нерешительности опустил, потом прошел еще дальше, к изголовью. С замиранием сердца отогнул край темно-бурой медвежины, готовясь увидеть нечто самое прекрасное или самое ужасное, чего нельзя и вообразить. Страшно, но остановиться нельзя: как и там, перед косматым Велесом, иная сила подталкивала Огнесвета в спину и не давала свернуть с пути.

Сердце рухнуло куда-то вниз и забилось со страшной силой. Он увидел белое лицо, но даже не сразу осознал увиденное. В чертах мерещилось нечто знакомое, но Огнесвет знал, что прежде не видел этой девушки. Ее никто на свете еще не видел, ибо она каждую весну рождается заново. Она красивее всех, и она единственный источник красоты, чьим отражением служат все остальные девицы, сколько их есть. Все они берут начало отсюда, из этой темноты, из-под этой косматой медвежины. И сейчас, когда медвежина снята, в тысячи юных тел войдет сила дарить жизнь, расцветет к лету, а осенью принесет плоды.

Ее лицо казалось особенно белым среди окружающего мрака, под слабым светом лучин. Она не шевелилась, и Огнесвет даже не был уверен, что дышала. Он никогда не видел таких красивых девушек, да на земле и не могло быть таких. Только здесь, за гранью мира живых, в небесах, под землей – где она, богиня весны, ждала Перуна, как жемчужинка в ларце, как вода подо льдом, как зерно в черной глухой земле.