Хемингуэй - Максим Чертанов

Кроме того, он писал Роману Кармену: «Я, зная Вас, убежден, что Вы в огне сражений, в боях, которые Ваш народ ведет с фашизмом. А я пишу Вам с далекой Кубы, которая в стороне от сражений. Но не подумайте, что я отсиживаюсь в тиши. Представьте себе, будучи здесь, на Кубе, я тоже воюю с фашистами. Сейчас я не вправе рассказывать Вам, в чем выражается моя борьба с фашистами. Придет время, я об этом расскажу…» и Симонову (уже после войны): «Всю эту войну я надеялся повоевать вместе с войсками Советского Союза и посмотреть, как здорово вы деретесь, но я не считал себя вправе быть военным корреспондентом в ваших рядах, во-первых, потому, что я не говорю по-русски, во-вторых…» Но об этой второй причине и о его «войне с фашистами» — позднее. Пока, летом 1941-го, он воевал только с женой.

Еще до свадьбы было ясно, что они не уживутся. «Она любила все гигиеническое. Ее отец был врачом, и она сделала все, чтобы наш дом как можно больше был похож на больницу. Ее друзья из журнала „Тайм“ приезжали в Финку, одетые в отглаженные спортивные костюмы, чтобы играть в безупречный элегантный теннис. Мои друзья тоже играли в пелоту, но они играли грубо. Они могли прыгнуть в бассейн потными, не помывшись предварительно в душе, потому что они считали, что только гомики принимают душ». Хемингуэй все свел к бытовым противоречиям, и они действительно были причиной ссор — Марта не любила рыбалку, охоту, алкоголь, вообще все, что любил ее муж, — но суть конфликта глубже. Она не была его «спутницей» или «помощницей», а была, как журналист, равна ему. Она вела себя свободно, как мужчина, всюду ходила одна, не умела быть слабой и писала мужу, что «никогда не могла уважать мужчин, которым нужно, чтобы женщины зализывали их раны и льстили им». Кроме того, она, по мнению некоторых изыскателей, флиртовала с другими мужчинами. Мейерс отыскал массу упоминаний о том, что супруги не удовлетворяли друг друга сексуально: она жаловалась, что он пьян и груб, он рассказывал, что она «не создана для постели». Наконец, она не хотела или не могла родить ему дочь. И все же они, кажется, любили друг друга. В мемуарах Марта заявила, что годы, проведенные с ним, были «лучшими в ее жизни — и худшими». Он страшно тосковал, когда она уезжала, писал ей то ласковые, то отчаянные письма. Но долго выносить друг друга они не могли.

Летом он совершал рейсы на «Пилар» с Грегорио Фуэнтесом — Марта с ними не плавала. В середине сентября поехали в Сан-Вэлли (по железной дороге в качестве бесплатных гостей компании «Юнион пасифик рэйлроуд»): туда же съехались Хемингуэи-младшие, учившиеся в школе Кентербери в Нью-Милфорде. Как и в прошлые приезды в Сан-Вэлли, Хемингуэй (по рассказам местных) был тих, приветлив, с женой не ссорился и пьяным его никто не видел. Охотились — мальчишкам разрешалось расстреливать до 300 патронов в день. Приезжал Гари Купер с женой, обсуждали будущий фильм. 3 декабря отправились в автомобильное путешествие по Техасу и Мексике. Существуют легенды о том, что и эта поездка была шпионской (по заданию не советской, а американской разведки), цель — поговорить с испанскими республиканцами, эмигрировавшими в Мексику, и узнать, согласны ли они воевать в армии США. Невероятного в этой версии ничего нет, но нет и подтверждений. В ФБР знали о поездке: в рассекреченном «файле Хемингуэя» упоминается, что он в Мехико «встречался под чужим именем с коммунистом Густавом Реглером». Означает ли это, что «агент Арго» контактировал с коммунистами по заданию Голоса, или, напротив, что агент американской разведки «прощупывал» коммунистов? Никаких свидетельств в пользу того или другого нет; исследователь Дэниел Робинсон считает, что поездка была обычной туристической, под чужим именем Хемингуэй путешествовал далеко не в первый и не в последний раз (любил инкогнито), а с Реглером виделся просто по старой дружбе.

Утром 7 декабря 1941 года японская палубная авиация и подводные лодки атаковали американские военные базы в окрестностях Пёрл-Харбора на острове Оаху. Через 6 часов после нападения американские командующие на Тихом океане получили приказ начать боевые действия против Японии. 8 декабря Рузвельт выступил на объединенном заседании обеих палат конгресса; была объявлена война. Для Хемингуэя это оказалось неожиданным: неделей раньше он писал Перкинсу, что Япония «не посмеет» напасть. Под Рождество вернулись в Гавану — Хемингуэй обратился к НАНА с предложением выехать в качестве корреспондента на Тихий океан или в другой район боевых действий. Однако Уилер, разочарованный его работой в Испании, ответил, что «на настоящем этапе войны» командование американской армии не хочет пускать корреспондентов на фронт. Хемингуэй был оскорблен и, когда Марта предложила ехать за свой счет, отказался и предался мирным утехам: петушиные бои (завел собственных петухов), ставки на хай-алай, ставки на ипподроме, удвоенные дозы алкоголя. Начиная с этого времени его постоянным спутником стал поселившийся в Гаване в ноябре 1941 года Хосе Луис Эррера, коммунист, хирург из 12-й Интербригады (с ним приехал его младший брат Роберто, недоучившийся медик).

Американские биографы о жизни Хемингуэя на Кубе с 1940 по 1960 год знают мало — источники до сих пор для них закрыты — так что этот период подробно описан лишь кубинскими авторами (Энрике Сирулес, Норберто Фуэнтес) и советским журналистом Юрием Папоровым. Папоров (уже после смерти Хемингуэя) руководил бюро агентства печати «Новости» в Гаване, имел доступ к источникам и в 1979 году опубликовал книгу «Хемингуэй на Кубе». Американцы ее, как и работы Сирулеса и Фуэнтеса, характеризуют как «бесценный материал» и не выражают сомнений в ее правдивости. На самом деле к ней следует относиться очень осторожно — в первую очередь потому, что она основана на рассказах братьев Эррера, которые много врали и преувеличивали свою роль в жизни Хемингуэя: Роберто называл себя «секретарем» писателя, хотя никогда им не был, Хосе Луис утверждал, что «просвещал» Хемингуэя в политике, а тот внимал и соглашался. По рассказам Эрреры-старшего выходит, что он и его брат круглосуточно торчали в «Ла Вихии», знали все о делах Хемингуэя и были единственными его друзьями; все, что Папа делал хорошего, он делал по совету Хосе Луиса, а дурные поступки совершал, когда его не слушался. (Постоянными гостями в «Ла Вихии» братья Эррера действительно были — это подтверждают Марио Менокаль, управляющий усадьбой Рене Вильяреаль, шофер Хуан Лопес, по словам которого, Эррера «всегда перебегал дорогу, старался быть первым»: все они крутились в орбите великого человека и отчаянно ревновали друг к другу.)

Кроме того, книга Папорова — беллетристика, хотя и написана с использованием фактов. Автор сам придумывал диалоги и сцены, пересказывал выдумки героя и байки о нем (например, как Хемингуэй в цирке укрощал львов). Это относится и к работе Фуэнтеса, основывавшегося на тех же источниках, пересказавшего те же анекдоты и тоже позволявшего себе додумывать за героя его мысли и чувства. Об архитектуре и природе Гаваны, о местном колорите, о занавесках и дверных ручках в «Ла Вихии», о хемингуэевских кошках и собаках, о разных видах спорта вы узнаете из этих книг всё. Но в том, что касается конкретно Хемингуэя, слишком полагаться на них не стоит.

После «Колокола» Хемингуэй долго не писал: единственной работой зимы — весны 1942 года было составление антологии о войне для издательства «Кроун паблишерс»: из своего он включил отрывки из «Прощай, оружие!» и «Колокола», а также написал предисловие: «Составитель этой книги, принимавший участие и раненный в прошлой войне, которая должна была покончить с войнами, ненавидит войну и ненавидит политиков, чье плохое управление, доверчивость, алчность, себялюбие и честолюбие вызвали эту войну и сделали ее неизбежной. Но раз мы уже воюем, нам остается только одно. Войну надо выиграть». А вскоре и некогда стало писать — нашлись дела поважнее, о которых он сообщал Кармену и Симонову.