Лицей послушных жен - Ирэн Роздобудько

– От чего она умерла? – спросил я.

Вера Ивановна замерла в нерешительности, зажимая в руках пластиковый пакет, с которым приехала вместо своего элегантного клакера.

Я ждал.

Почувствовал, что она должна дозреть до какого-то решения.

Ее «дозревание» длилось не меньше чем двадцать минут.

Я успел выкурить три сигареты и выслушать песню какого-то попсо-шнурка, которая лилась с большого экрана над барной стойкой кафе.

Наконец Вера Ивановна нерешительно достала из пакета сверток и протянула его мне.

– Это диски из архива.

– Какие диски? – не понял я.

– Диски из архива записей камер видеонаблюдения – у нас эти камеры натыканы по всему дому на случай ограбления! Он любит снимать и сниматься! Я взяла за последние полгода. Если вы сможете быстро скопировать – я положу их на место, пока он не вышел из больницы. Кажется, он собирался их уничтожить.

– А вы видели, что на них?

– Да кто сможет это пересмотреть – здесь их бездна! Господин Алекс и сам их никогда не смотрит! Возможно, здесь есть что-то ценное для… для вашего расследования. Ведь Тамилочка как-то сказала, что господин Алекс все время «делает с ней кино». Но умоляю сохранить все в тайне.

Я пообещал.

Оставил ее в кафе, а сам сбегал домой и за час (записей было порядочно) скопировал на диски все, что она принесла.

Потом она села в такси. На этот раз она умоляющим взглядом долго смотрела на меня, пока такси не исчезло за углом.

Я послал ей вдогонку успокаивающий жест.

Десять лет – это три тысячи шестьсот пятьдесят ночей. Нет! Три тысячи шестьсот пятьдесят две или три, если считать один день високосного года.

И каждую ночь из этих трех тысяч с хвостиком, засыпая, я говорю себе: «Я – Леонора…»

Я говорю это без единой интонации и без единого продолжения. Просто говорю: «Я – Леонора!», имея в виду – Леонора Ивановна Лайош. И засыпаю. А просыпаясь, повторяю то же самое, чтобы потом опять забыть об этом на целый день – до следующей ночи.

Так приказала мне Лиза-Мария! Лизу-Марию я тоже никогда не забываю.

Она ставила меня посреди комнаты перед всеми остальными – Петром, Сергеем и маленькой Анастасией и говорила: «Посмотрите, дети, какая она красивая, наша Леонора! Она вытащит всех нас!»

Но тогда я еще не знала, что она имеет в виду.

Мне было холодно и неловко стоять посреди комнаты на холодном облупленном кафеле перед лицами братьев-близнецов и вечно голодными глазами сестрички. Как говорила Лиза-Мария, им повезло меньше, чем мне. И моя обязанность – компенсировать им потерянное. То, что имела (хоть и недолго) я сама.

Их отец, мой отчим, погиб, когда они были совсем маленькими, а Анастасия вообще еще не родилась.

В отличие от них, я знала, что такое собственная машина со смешным названием «копейка» и выезд на ней в театр, цирк или зоопарк один или два раза в месяц, путешествия к морю и празднования дней рождения в кругу подружек. Близнецы этого не помнят, Анастасия – просто не знает.

А Лиза-Мария…

Я все еще помню ее молодое лицо. Я должна его помнить, ведь на мне – великая миссия, которую я выполню во что бы то ни стало!

Лизу-Марию я никогда не называла мамой, ведь она была как девочка. Конечно, до тех пор, пока о ней и о нас заботился отец близнецов и Анастасии. Конечно, до того трагического момента она никогда не работала.

После школы она окончила техникум связи, пойдя туда следом за какой-то подругой, а потом сразу вышла замуж за моего отца – преподавателя того же техникума. А уже потом, лет через шесть, познакомилась с одним из основателей новой сети мобильной связи, и мы пересели с «копейки» на ту машину, названия которой я не знаю, но она показалась мне целым пароходом на колесах.

Прошло еще три года, и все пошло кувырком.

Отчима, по словам Лизы-Марии, убили конкуренты. Квартира и «пароход» пошли на оплату долгов. А может, просто Лиза-Мария не сумела справиться со всем наследством и, как говорили соседи, все пустила псу под хвост.

И мы всем большим и довольно шумным семейством оказались на первом этаже в крошечной дворницкой квартире и начали проедать последние сбережения.

Вот тогда Лиза-Мария и начала выставлять меня на всеобщее обозрение посреди холодной кухни и придирчиво смотрела на меня, как художник на недописанное полотно. Это продолжалось долго. Так долго, что однажды я подумала: «Она сошла с ума».

Но теперь я знаю: если долго о чем-то думать, это «что-то» само выпрыгивает на тебя.

Итак, это был какой-то глянцевый журнал, который Лиза-Мария подобрала на улице. Он был грязный и мокрый. Лиза-Мария читала его весь день, невзирая на дикий гвалт, который поднимали голодные близнецы, а потом посадила меня перед собой и подробно объяснила, какая судьба ожидает нас в ближайшие годы.

Рассказала, что в нашем городе, а точнее, за городом, находится особый элитарный лицей, в котором воспитываются будущие жены для миллионеров.

– Мы запихнем тебя туда, дочка! – сказала она с решительностью, которой я никогда в ней не видела. – Это очень сложно, но возможно. Вы еще не знаете свою мамочку! Оттуда, из этого заведения, ведет только один верный путь – к счастливому и выгодному замужеству. Другого пути просто нет! Конечно, с улицы туда не попадают. Но каждый год есть одно льготное место, и я сделаю все, чтобы оно было твоим!

– Что такое миллионеры? – спросила я, ведь была еще совсем маленькой.

– Это люди, которые всегда хорошо едят, – объяснила Лиза-Мария.

Это стало для меня самым важным аргументом.

Важнее всего, что я узнала позже.

С того времени, на протяжении целого года, все, что у нас было в хозяйстве, шло только на меня и для меня. Самая большая порция макарон, самое лучшее платье, первая пара обуви, даже фрукты. Даже шампунь.

Настал момент, когда Лиза-Мария показала мне кипу бумаг, собранных за год, – различных ходатайств, справок и характеристик, с которыми мы должны были ехать в то учебное заведение, где меня обследуют и примут на учебу.

А через десять лет я смогу стать женой одного из тех, «кто всегда хорошо ест». Но это было еще не все! Закрыв дверь от неугомонных близнецов и засунув в рот Анастасии соску, Лиза-Мария объяснила мне главное.

Там, в этом заведении, существуют свои правила, нарушая которые ты можешь быть отчислена. Одно из них: никогда не поддерживать родственных связей.

– И я не буду видеть тебя и близнецов? – спросила я.

– Никогда! – сказала она.

Я вздохнула с облегчением и сразу же получила сильный удар.