Смерть леди Далгат. Исчезновение дочери Уинтера - Майкл Дж. Салливан

– Не возражаешь, если я… – Он показал на сиденье кучера.

– Пожалуйста, – ответил Брайан. – Кстати, это не настоящее золото, просто краска. Будь оно настоящее, лошади не смогли бы сдвинуть его с места. И нам бы потребовался отряд солдат, чтобы охранять мастерскую по ночам. – Мальчик рассмеялся.

Ройс запрыгнул наверх и быстро оглядел сиденье.

– Его ремонтировали?

Брайан покачал головой:

– Нет, сэр. Ничего не трогали. Оно не пострадало. Пятна крови были внутри.

Как и на большинстве экипажей, подножка была регулируемой. Ройс уселся на место кучера. Когда он поставил ноги на подножку, его колени поднялись к груди.

– Никто ничего не трогал? Не двигал сиденье?

– Не-а.

– Но ведь кто-то правил экипажем, когда его привезли сюда?

Брайан снова покачал головой.

– Это случилось возле реки, совсем близко. Лошадь привели.

– А кто правил экипажем в ночь нападения?

– Правил? – переспросил мальчик, на мгновение задумался и произнес: – Наверное, Икард Уимбли.

– Наверное? Ты не знаешь?

– Он кучер герцога. Поэтому я думаю, что это был он. Не могу вспомнить точно…

– Это был не Уимбли, – вмешался один из других сыновей Уоффингтона, оторвавшись от работы. Он был на пару лет старше Брайана и пытался отрастить узкую бородку. – Он никогда не возит герцогиню. Стивен часто там бывает. Постоянно болтает с Уимбли. Тот отказывается возить ее. Зовет герцогиню Девкой-виски.

Адриан недоверчиво посмотрел на обоих Уоффингтонов.

– Каким образом кучер герцога может отказаться возить жену герцога?

– И сохранить работу, назвав ее девкой? – добавил Ройс.

– Уимбли возил отца герцога. Он неотъемлемая часть поместья, и его уважают. И уж поверьте мне, не один он так думает. Герцогиню не слишком любили.

– И герцог это терпел?

Сыновья Уоффингтона переглянулись.

– Не уверен, что он точно знал, но не могу представить, чтобы не знал.

– Так кто правил?

Сыновья покачали головами или пожали плечами.

– Уимбли не особо разборчив, когда речь идет о кучере для нее, так что это мог быть кто угодно из поместья.

– Это случилось ночью? – Ройс повернулся к Брайану.

– Ага, было темно.

– Какой дорогой экипаж ехал из купеческой гильдии?

– Мимо нашей мастерской, вниз по холму, мимо Гром-галимуса, затем через мост.

Гром-галимус? Ройс не был силен в языках, но неплохо знал старую речь, эльфийский и даже несколько гномьих слов, почерпнутых у Меррика, который научил его читать и писать. Разумеется, многие эльфийские и все гномьи слова были ругательствами. Гром-галимус было из старой речи – или эльфийского, Ройс точно не помнил, зато помнил, что это означает: «его слава».

Мальчик кивнул:

– Там все и случилось. Там ее убили.

– Думаешь, герцогиня мертва?

– Конечно. Никто не переживет нападения моргана. Я полагаю, она испугалась и попыталась бежать. Большая ошибка. Когда ее тело найдут, оно будет изуродовано. В последнее время морганы весьма активны. Только прошлой ночью разорвали на куски маленького эльфийского мальчика, а возле гавани нашли разорванную калианскую девочку.

– Почему ты думаешь, что герцогиня пыталась сбежать? – спросил Адриан.

– Потому что с ней бы ничего не случилось, останься она внутри. Но герцогиня – новенькая в наших краях и, наверное, не знала.

– О чем?

– Что монстров отпугивает синий цвет – цвет чистоты, ясного неба и воды. Теперь это не заметно, но прежде экипаж изнутри был целиком обит синим бархатом. Если бы герцогиня знала, что этот цвет отгоняет злых духов, то бы поняла, что внутри ей ничего не грозит.

Ройс кивнул, сделав вид, будто согласен, однако он не сомневался, что цвет обивки никак бы не повлиял на судьбу герцогини.

* * *

– На кучера никто не обращает внимания, – сказал Ройс Адриану, когда они спускались с холма к мосту. Мастерская «Уоффингтон и сыновья» уже казалась одной из множества дверей в каменном фасаде. – Я понял это много лет назад. Слуг видят только другие слуги. Барон всегда назовет тебе кличку своей лошади, но редко знает имя конюха, который за ней ухаживает. Они – отличное слепое пятно для нападения на аристократа. Сам видел, как это сработало с лордом Эксетером.

Он говорил быстро. Ройс был не из тех, кто размышляет вслух, однако он на что-то наткнулся. Колеса крутились, и Ройс либо озвучивал свои идеи Адриану, чтобы проверить их точность, либо обучал напарника тонкостям интриги. Большинство их длительных бесед были именно такими. Адриан редко отличал одно от другого и подозревал, что Ройс тоже не может.

– Считаешь, здесь замешан кучер?

– Иначе его нашли бы мертвым рядом с де Лудой.

– Может, его похитили, как герцогиню.

– Одно дело – похитить ее, но к чему трудиться ради бесполезного кучера? Если бы все тела пропали, ты был бы прав. Однако де Луду бросили, значит, убийца или убийцы не собирались заметать следы. Нет, кучер жив.

Они вышли на круглую площадь, которая была вымощена декоративными камнями, подчеркивавшими пространство между подъемом на мост и массивными дверями собора. В прошлый раз они находились здесь ночью, и на площади толпились люди, пытавшиеся протолкнуться сквозь узкое место. Толпа скрыла и огромные церковные двери, и мостовую. С широкой площади открывался великолепный вид на величественный собор.

– Его слава, – произнес Ройс.

– Что? – спросил Адриан.

– Так переводится название собора. Гром-галимус означает «его слава». Надо полагать, под «ним» имеется в виду Новрон. – Ройс указал на статую перед собором.

Статуя первого императора была крупной и внушительной. Даже в столь ранний час несколько человек преклонили колени на ступенях перед ней и молились. Вокруг них устраивались торговцы. Лоточники раскладывали товар и поднимали навесы, хотя на многих тележках имелась постоянная крыша. Голубиная стая взмыла в небеса, спугнутая колоколами Гром-галимуса, отмечавшими час – увы, как днем, как и ночью.

– Значит, ты не сердишься на меня за то, что я был так откровенен с Роландом? – спросил Адриан, когда они миновали пекарню, где владелец выкладывал товар на витрину.

Через два шага их настиг аромат свежего хлеба. Потом ветерок унес его прочь, и тепло и уют сменились рыбным запахом реки, который сам по себе был неплох, но являл резкий контраст с хлебом. Один являлся домом и очагом, другой – открытиями и приключениями. Неожиданно Адриан помрачнел. Такова была таинственная природа запахов и воспоминаний.