Врангель. Последний главком - Сергей Карпенко

— А до Рождества, ваше превосходительство, в Катеринодаре завсегда такая мокреть.

Мотор приглушённо рокотал, из выхлопной трубы вырывался сизый удушливый дым. В ярко-белом свете передних фонарей поблескивала, падая в чёрную жижу, редкая изморось.

Накануне выборов Кубанского войскового атамана Врангель до полуночи засиделся у Драгомирова, в особняке пивовара Ирзы на Екатерининской улице. Назначенный Деникиным после смерти Алексеева председателем Особого совещания при главкоме, тот переехал сюда, в освободившуюся квартиру покойного. Здесь же разместились канцелярия и некоторые отделы Особого совещания.

Драгомиров не сомневался в избрании Филимонова.

— Казаки, Пётр Николаевич, — с профессорской основательностью рассуждал он, сухо покашливая, — с молоком матери впитывают убеждённость, что войсковым атаманом непременно должен быть военный. И притом в генеральском чине. А штатских они и за людей-то не считают... Так что Букретов как кандидат был для нас опаснее Быча.

— Думаете, на нём можно поставить крест? Ведь генералов у нас редко осуждают.

— Ну, если и выйдет на свободу, то не скоро. Следствия по делам о взятках и вымогательстве — штука волокитная.

— А по чьему приказу он был арестован?

— Военного прокурора Кубани полковника Лукина. Неделю пришлось уламывать Филимонова, чтобы он дал прокурору такое указание. Да и то... Письменное дать струсил, смелости хватило только на устное.

— Улик не нашлось?

— Когда дело касается снабжения армии, улики всегда находятся... — наставительно покачал пальцем Драгомиров. — Быч ещё не раз пожалеет, что назначил его своим товарищем по ведомству продовольствия и снабжения. «Линейцы» не преминули воспользоваться и теперь самого Быча обвиняют в злоупотреблениях.

Драгомиров боролся с прилипшей простудой по-стариковски: обмотал горло шарфом из верблюжьей шерсти, закутался в тёмно-синий стёганый халат, упрятал ноги в толстые шерстяные носки и войлочные тапочки, втиснулся в вольтеровское кресло, пододвинутое почти вплотную к жаркому изразцовому боку проёмной голландской печи, и в довершение всего прихлёбывал горячий чай с малиновым вареньем.

Бронзовая люстра висела низко, абажур из плотной зелёной материи, с кистями, поглощал изрядную долю света электрических лампочек, и успокаивающий полумрак нагонял на старого кавалериста дрёму.

Врангель, вольготно рассевшись на обитом гобеленом диване с высокой спинкой, потягивал голицынский красный мускат. Хотя и тёплый, но с тонким и возбуждающим букетом... Его стараниями — до того соскучился по сладкому — от горки слегка подгоревших кексов с изюмом остались на блюде одни сухие крошки. А к чаю не притронулся: едва скинув шинель, сразу согрелся в протопленном сверх всякой меры помещении. Но приходилось мириться с привычками хозяина и преть в черкеске. И удивляться, как не засохли ещё в этой духоте цветы, расставленные на широких подоконниках.

— Умно сделано. Одним выстрелом убиты два зайца...

— Выстрел мог быть и убойнее, если бы Шульгин не уехал в Яссы.

— Зачем?

— Союзники пригласили на совещание относительно планов помощи нам. Жаль... Его перо пригодилось бы сейчас как нельзя кстати.

— Но Деникин, кажется, хотел закрыть его «Россию». Разве нет?

То ли недоумение Врангеля стало тому виной, то ли напавший кашель, но сонливость с распаренного лица Драгомирова отступила.

— С чего ты взял? Это правительство Быча требовало закрыть газету... Алексеев и Деникин хотели погасить конфликт. Пригласили Шульгина на беседу и меня с Романовским... Ну, Деникин попенял ему слегка за выпячивание монархизма. Но Шульгин тут же заявил, что раз так — больше писать не будет...

— Его излюбленный вольт.

— И очень эффектный, доложу тебе. Как это Шульгину да не писать?! А кто даст отпор Краснову и Бычу? Кончилось тем, что Антон Иванович махнул рукой и сказал: «Пишите, что хотите!»

— Жаль, что он не поступил подобным же образом, когда Покровский и Шкуро предложили ему произвести переворот.

— Не-ет, Пётр Николаевич, дело обстояло иначе... — Драгомиров задержал на собеседнике оценивающий взгляд: удлинённое лицо Врангеля затушевала тень от абажура, и он не столько увидел, сколько почувствовал, как бродит в бароне раздражение. — Разогнать Краевую раду и правительство Покровский и Шкуро предложили Филимонову. Чтобы он всю власть сосредоточил в своих руках... А Филимонов, конечно, запаниковал и сразу помчался к Романовскому. Тот доложил Деникину, а потом вызвал Покровского и от имени главкома категорически воспретил всякие выступления.

— Вот как... Разумеется, не мародёру Покровскому водворять порядок на Кубани... — процедил Врангель. — Но разве не сам Деникин обязан взять на себя одиум[83] разгона местных демагогов? Иначе какой же он главком...

— Не горячись, Пётр Николаевич, ты не на фронте... Многие обвиняют командование в попустительстве сепаратизму «черноморской» группы... Мы с Лукомским как-то сказали ему об этом прямо. А он тут же поставил вопрос ребром: если мы убеждены, что переворот разрубит гордиев узел, он завтра же прикажет Корниловскому полку разгромить кубанское правительство... И мы, чтоб ты знал, оба ответили «нет». Сам посуди... Разогнать Раду — хватит одного полка. А как потом усмирить станицы, выбравшие своих представителей в Раду? Тут не хватит и всей армии. Да вдобавок она расколется на добровольцев и кубанцев...

Приподнявшись с дивана, Врангель взял с круглого чайного столика и поднёс к глазам полупустую бутылку. Слишком близко — золотистые и чёрные надписи на красной этикетке расплылись. Но важно было не прочитать, а уйти из-под пристального взгляда старого кавалериста, не подать виду, сколь неожиданным и неприятным стало для него открытие: Деникин не одинок в своей слабости.

— А компромисс возможен?

— Боюсь, что нет. Самостийники руками и ногами держатся за «суверенитет» и «союз равных». Хуже того — отдельным пунктом включили в проект конституции края создание Кубанской армии.

— Скверно.

— Толку-то от этих компромиссов... — бросил в сердцах Драгомиров: разочарование в голосе Врангеля и смутило, и раздосадовало его. — Да пойми ты, Пётр Николаевич... Диктатура устанавливается одной лишь силой. Если она есть... А если нет, тогда и остаётся вести переговоры и искать компромисс... И заключать соглашение. Однако таким соглашением может быть установлено всё, что угодно, но только не диктатура.

Эта мысль поразила Врангеля беспощадной логикой и ясностью формулировки. Какое-то время она металась в его сознании, приживаясь и укореняясь, пока Драгомиров откашливался и промокал батистовым платком капли пота, обильно выступившие на высоком круглом лбу и седых висках.