Восстань и убей первым. Тайная история израильских точечных ликвидаций - Ронен Бергман

Роберт Хатем, который исполнял при Хобейке роль палача, вспоминал, что когда 350 фалангистов отправились на операцию, им сказали взять с собой бульдозер D-9, чтобы все вокруг сокрушить.

Хатем рассказывал, что постройки в лагере в основном представляли собой глиняные и жестяные хибары. «Когда мы начали стрелять, они начали рушиться. Мы стреляли во всех направлениях. Мы не проверяли, кто там находился за стенами».

Основной урон лагерю нанесла группа, которую возглавлял Маром Маша-лани[711]. «Ее члены, – говорил Маром, – приняли столько наркотиков, сколько в них влезло. Они не разбирались, где находились боевики, а где мирное население, где были мужчины, а где женщины. Они расстреливали всех подряд».

Результатом стала ужасающая бойня[712]. О количестве убитых до сих пор идут споры: израильтяне называют цифру 700, палестинцы – 2750. Шарон позднее утверждал, что «ливанские силы (то есть фалангисты) обычно соблюдали конвенции о ведении военных действий, когда Армия обороны Израиля контролировала, наблюдала и координировала их действия… Чудовищные итоги этого инцидента являются последствиями какого-то неожиданного и необъяснимого явления»[713]. Иными словами, Шарон заявлял, что не мог предвидеть того, что произошло.

Однако секретные документы «Моссада» и АОИ доказывают, что варварская манера действий «Фаланги» давно была известна израильской военной верхушке[714]. В ней существовало преобладающее мнение о том, что после ухода ООП из Бейрута «фалангисты найдут путь для входа в город и для сведения счетов – с первого же дня в Бейруте начнется резня».

Сам Шарон с презрением говорил о каком-либо возможном военном вкладе «Фаланги» в ситуацию в Ливане, утверждая: «Забудьте о них. Они и пальцем не пошевелят. Может быть, позже, когда… можно будет грабить, убивать, насиловать. Да, тогда они станут насиловать, убивать и мародерствовать»[715].

Армия обороны Израиля и «Моссад» сами непосредственно в массовых убийствах не участвовали, однако прикрытие, которое они обеспечили христианским силам, и неспособность защитить палестинцев серьезно испортили имидж Израиля. Как только израильтяне узнали об ужасных зверствах фалангистов, они приказали им прекратить их и выразили свое негодование. Вместе с тем они стали консультировать маронитскую милицию о том, что ей говорить полчищам журналистов, освещавших эту трагедию[716].

Вслед за событиями в Сабре и Шатиле Израиль ввел жестокую внешнюю и внутреннюю цензуру. Лидеры оппозиции, Ицхак Рабин и Шимон Перес, отказались от поддержки войны в Ливане, когда узнали о масштабах произошедших там убийств.

Шарон повел себя в своей типичной манере. Выступая в 1982 году за закрытыми дверями перед комиссией кнессета по спецслужбам, он зачитал многочисленные секретные документы о массовых убийствах палестинцев, осуществленных маронитами в лагере беженцев Тель аль-Заатар в 1976 году, когда Рабин и Перес управляли страной. Шарон приводил пространные выдержки из описаний ужасных убийств детей и картин, когда марониты кинжалами взрезали животы беременных женщин[717].

Перес сердито сказал: «Кто же знал (что там происходило)?»

Шарон ответил: «Согласно отчетам Красного Креста, в дни этой массовой бойни наши корабли не дали войти в порты Израиля судам с медицинской помощью… Вы выстраивали с маронитами отношения, а мы только следовали им… Вы также помогали им после этой трагедии. Тогда мы вас ни в чем не упрекали. И я бы не поднял этот вопрос сейчас, если бы вы не вели себя так, как ведете… Вы, господин Перес, после того, что произошло в Тель аль-Заатаре, не имеете никакой монополии на мораль».

Смысл угрожающего тона Шарона был вполне прозрачен. Один из его помощников намекнул лидерам Рабочей партии, что если они потребуют официального расследования бойни в Сабре и Шатиле, секретные документы об их роли в событиях в Тель аль-Заатаре сразу же попадут в иностранные СМИ. Волна критики со стороны Рабочей партии моментально сошла на нет.

Протесты общественности нарастали по мере того, как с каждым днем росло официальное число израильских потерь. Демонстрации происходили возле резиденции премьер-министра. В ходе них протестующие выкрикивали лозунги и несли плакаты, осуждающие Бегина и Шарона. На огромном плакате, обращенном к резиденции премьера, демонстранты ежедневно обновляли цифры погибших в позорной войне Шарона израильских солдат.

Казалось, что Шарона протесты сограждан не трогают, однако Бегин переживал их тяжело. Он все глубже погружался в состояние, которое потом приведет его к клинической депрессии, постепенно утрачивая способность и желание общаться со своим окружением и почти полностью отрезав себя от аппарата управления страной.

«Я видел, что Бегин как будто бы усыхает, замыкаясь в себе, – говорил Нево. – Он понимал, что Шарон обманул его, что он попал в трясину помимо своей воли. Военные потери и протесты убивали его. Этот человек был очень чувствительной личностью, возможно даже слишком чувствительной»[718].

Его психологическое состояние ухудшилось настолько, что помощники воздерживались от сообщения ему плохих новостей, боясь, что это может подтолкнуть его к краю[719].