Ледяная кровь. Полное затмение - Андреа Жапп

— Не могли бы вы точно описать характер боли, мадам?

— Такая резкая, такая неожиданная... — срывающимся голосом ответила Аньес.

— Где именно вы ее чувствовали?

— Вот здесь, у пупка, — объяснила Аньес.

— Распространилась ли она затем на поясницу и бедра?

— Совершенно верно, — согласилась графиня д’Отон, внимательно глядя на врача.

— Как выглядели ваши недавние испражнения[101], мадам?

— Честно говоря, вот уже несколько дней я испытываю определенные трудности.

— И когда же возникли эти трудности? Одновременно с усталостью, тошнотой и головокружениями?

— Да, вы правы. Или чуть позже.

— Вы чувствуете во рту металлический привкус?

— Неужели вы стали прорицателем? — попыталась пошутить Аньес.

— К сожалению, я всего лишь врач, — улыбнулся Жозеф.

Вновь став серьезным, он сказал:

— Я должен нарушить обещание, данное вам, и сообщить о вашем состоянии своему господину и его бальи, мадам.

— Умоляю вас... — прошептала графиня.

— Мне так не хочется расстраивать вас. Но я не могу исполнить ваше приказание. Дело принимает слишком серьезный оборот. Ваше здоровье внушает мне серьезную тревогу. Я не знаю, какой колдун решил вас сглазить, но это меня нисколько не беспокоит. Куриные перья, даже черные, еще никогда никого не убивали. Зато я знаю, что вы стали жертвой медленного отравления. Мне наконец удалось определить яд, хотя я до сих пор не знаю, как он попадает в ваш организм.

— Немыслимо! Но почему? — запротестовала Аньес, которую постепенно охватывала безумная тревога.

— На этот вопрос должен ответить бальи, мадам. Вы позволите мне немедленно откланяться?

Аньес кивнула. Услышав столь страшный диагноз из уст старого врача, она никак не могла привести свои мысли в порядок. Отравление. Самое гнусное преступление, которое вершат в глубокой тайне. Именно поэтому отравителей приговаривают к смерти без отпущения грехов и хоронят в неосвященной земле.

Врач ушел. Аньес осталась одна в комнате. Постепенно к ее страху примешивалось недоумение. Кто мог ее так сильно ненавидеть, чтобы желать медленной смерти? Какой ее поступок мог вызвать столь неумолимую ненависть? Вдруг она осознала всю глупость этих вопросов без ответа. Ничего. Она ничего не сделала, что могло бы объяснить эту мерзость. Причиной этого отравления стал бесценный для человечества пергамент. Другая кровь. Ее кровь. Та, которую она передала Клеманс, а она затем одарит ею свою дочь. Но человек, отдавший приказ, — а это был, несомненно, камерленго Бенедет-ти, — не знал, что маленький слуга, убежавший из Суарси, был на самом деле младшей дочерью Аньес. Камерленго полагал, что Аньес является последним носителем этой крови, которую больше никогда ни одна из ее дочерей не должна унаследовать. Значит, требуется, чтобы Аньес умерла до возможного рождения дочери. Как ни странно, но эта уверенность принесла Аньес успокоение. Никто не знал, что Клеман на самом деле был девочкой. Значит, на данный момент ее любимой дочери ничто не угрожает.

«Клеманс, моя Клеманс! Как мне тебя не хватает! И это причиняет мне невероятные страдания. Я постоянно думаю о тебе. Я смотрю на маленького Филиппа, которого люблю так горячо, что мое сердце замирает, когда я прижимаю его к груди. Он совсем на тебя не похож. Мой сын. Но, Клемане, моя кровь бьется в тебе. Я прислушиваюсь к ударам пульса, которые связывают меня с тобой надежнее любого договора. Я чувствую тебя. Я ощущаю тебя. Ты где-то рядом, в этом я уверена. Ты моя плоть, моя душа. С тех пор, как ты исчезла, я жива лишь наполовину. Клеманс, я подарила тебе жизнь, а ты спасла мою, позволив мне выстоять, вести борьбу с хищниками, жаждущими нас уничтожить. Живи, моя Клеманс. Живи ради меня».

Мессир Жозеф, оцепенев от ужаса, слушал Ронана. Монсеньор д’Отон в сопровождении одного лишь бальи рано утром покинул замок и отправился в Дом инквизиции Алансона. Мадам графиня ничего не должна знать об этом.

— Это настоящая катастрофа! Я всего лишь человек науки. Причем старый человек. Разве я смогу бороться в одиночку?

Встревоженный Ронан спросил:

— С чем бороться, мессир?

— Мой славный Ронан, я даже боюсь говорить вам об этом. Но учитывая, какое почтение вы питаете к нашему господину, я поведаю вам о моей самой страшной тревоге. Нашу даму пытаются отравить. В этом я уверен.

Потеряв дар речи, старый слуга открыл рот. Кровь отхлынула от его лица. Он переспросил:

— Прошу прощения. Пытаются отравить? Даму? Ангела, посланного сюда, чтобы сделать нашу жизнь более приятной? Святые небеса! Что же нам делать?

— Я ищу ответ на этот вопрос с тех пор, как все понял. Ронан, вы единственный, кому я могу доверять. Отныне вы сами будете готовить еду для графини. Все блюда, которые ей будут подавать. Все, вы меня поняли? Если вас начнут расспрашивать, скажите, что выполняете приказ врача дамы.

— Что происходит? — простонал старый слуга.

— Ничего, что осталось бы в тайне. Я дал клятву Богу. Ронан, мы будем сражаться бок о бок.

— Можно ли противостоять подлости отравителя, мессир врач?

— Разумеется, если мы ни на секунду не утратим бдительности. Даже вода, Ронан. Вы сами будете доставать воду из колодца.

Молодой секретарь, через плечо которого была перекинута сума с письменным прибором, равнодушным тоном сообщил Артюсу д’Отону, что судья вызвал его к себе. Граф неспешно встал и последовал за молодым человеком. Едва они остановились перед высокой дверью, как секретарь тут же толкнул ее. Они вошли в огромную комнату. Несмотря на теплый день, в ней царил ледяной холод.

За длинным столом сидели пятеро хмурых мужчин: нотариус и его письмоводитель, как того требовала процедура, два брата-доминиканца. В конце стола на высоком резном стуле сидел сеньор инквизитор Эвре. Ни одного «мирянина с безупречной репутацией». Артюс подумал, что инквизитор устранил их, дабы гарантировать поддержку и снисходительность братьев по ордену.

— Извольте сообщить имена, фамилию и титулы, мсье. Прошу вас.

— Артюс Шарль Пласид, граф д’Отон, сеньор де Маль, де Ботонвийе, де Люиньи, де Тирон, де Бонетабль и де Суарси.

Нотариус встал и зачитал:

— In nomine domine, amen1. В 1306 году, 18 числа сентября месяца, в присутствии нижеподписавшегося Готье Рише, нотариуса Алансона, одного из его секретарей и свидетелей по имени брат Робер и брат Фульк, доминиканцев из Алансон-ского диоцеза, урожденных соответственно Анселен и Шан-да, Артюс Шарль Пласид, граф д’Отон, сеньор де Маль, де Ботонвийе, де Люиньи, де Тирон, де Бонетабль и де Суар-си добровольно предстал перед досточтимым братом Жаком дю Пилэ, доминиканцем, доктором теологии, сеньором инквизитором территории Эвре, назначенным для рассмотрения этого дела в нашем славном городе Алансон.