Винляндия - Томас Пинчон

Когда отделение закончилось, Зойд направился на улицу вместе с Исайей Два-Четыре, и Ван Метр вынырнул к ним из-под барной стойки. Они ушли на зады, к жилищу Вана Метра и встали на крыльце покурить, а внутри меж тем оживлённо разворачивалось полномасштабное скулежище.

— Вкратце, — обратился Зойд к высокоэтажному барабанщику, — Ван Метр кое-кого подобрал, но теперь нам нужно такое, чем им самовыражаться, желательно — с режимом полной автоматики.

— Есть тут горстка таких финских подделок под «АК», стреляют.22-ми, и я вполне уверен, что мне скидка выйдет, но кому-то придётся возиться с наборами конвертации, помимо того, что сгонять в Контра-Косту их забрать…

— У Сестёр штаб-квартира в Уолнат-Крике, — подмигнул Ван Метр, — поэтому не вопр. — Он имел в виду Орден Харлиитов, мужской мотоциклетный клуб, который из соображений налогообложения реформировался в группу монахинь. Ван Метр наткнулся на них в своих поисках трансцендентного и незамедлительно удивился, впечатлившись той духовностью, что они, похоже, излучали. Взяв себе писанием знаменитое граффито «Если „Харли“ не пропустят в Небеса, мы поедем на них прямо в Ад», Сёстры вели жизнь исключительной, хоть и антиномической, чистоты. Как и прежде, злоупотребляли наркотиками и алкоголем, насилием как символическим, так и реальным, сексуальными практиками, на которые, как известно, супилась миссис Гранди, и безусловной ненавистью к власти всех уровней, только теперь каждое их деянье преобразилось, а всё из-за Иисуса, Первого Мотоциклиста, если верить Сестре Винсу, теологу Ордена.

— Мне могли бы возразить, в то время не было моцыков, — повой набекрень, передавая Вану Метру бутылку текилы из супермаркета, которой он запивал калики, — но эгей — как же он по пустыне-то мотылялся? Отчего, по-твоему, чувак, в кардане крестовина? — и прочая, пока мыслями его не овладела сонливость. Ван Метр по-прежнему поддерживал с ними связь, был только счастлив спроворить их Зойду и его афере, хотя сомнения не покидали.

— А ты уверен, что с этим лучше всего разбираться так, Зэ-Ка? Им-то, чтоб решить их проблему, надо просто тебя хлопнуть, а от такого им будет только легче.

— Ну так я ж думал, подкрепление подтяну… говоришь, они теперь могут и не захотеть?

— Сёстры? да им насрать. У них на клубной татухе говорится «Полны благодати». Они верят, что б ни делали, Иисусу ништяк, включая вооружённое восстание против правительства, а оно, я не юрист, но мне кажется, и есть техническое наименование ‘от такого ‘от.

— Спрошу Ильмхольма. — Адвокат Зойда, унаследовавший отцову практику и роль поверенного прóклятых Северного побережья, взялся за дело Зойда, не спрашивая о гонораре, пророчески опасаясь, что это вот оружие гражданского ВРИКО станет обвинительной волной будущего, и прикинув, что поучиться обращению с ним можно уже и сейчас. Зойду по-прежнему было трудновато ездить на встречи с ним. Согласно Вато Гомесу, одно из самых сверхмощных мексиканских проклятий — «Пусть вся твоя жизнь полнится юристами». Зойд постепенно стал воспринимать «законодательную систему» как эдакую трясину, где человеку надо обладать поистине высокой плавучестью, чтоб не усосаться навсегда в её кишащий змеями смрад. Ильмхольм бодро признавал, что в этом всё и дело.

— Я разве жалуюсь? Сантехники жалуются на говно? — Он не только смахивал на что-то спёртое из отдела игрушек, но и сам голос его тоже намекал скорее на субботнее утро, чем на лучшее эфирное время. Зойд пронаблюдал мохнатую лапу, вынырнувшую из адвокатского твидового рукава, упокоившуюся на косматом портфеле из зимней воловьей кожи, покрытом ремешками и пряжками, купленном много лет назад прямо из чана в какой-то лавке кож в Беркли. Даже искристость его мелких и потенциально безумных поверенных глазок была мохнатой.

— Вы, э, вроде как рвётесь в дело, — заметил Зойд. — Много такими занимались?

— Закон новёхонький, намерения за ним стары, как сама власть. Я специализируюсь по злоупотреблениям властью, я умел, я шустр, я с удовольствием.

— У меня стоматолог так разговаривает. Будет весело. — Подавив в себе порыв погладить Ильмхольма по голове, Зойд попробовал улыбнуться.

Бремя доказательства, объяснил Ильмхольм, здесь будет реверсировано — чтобы вернуть себе собственность, Зойду придётся доказывать свою невиновность.

— Как насчёт «невиновен, пока не докажут вину»?

— То было на другой планете, по-моему, её называли Америкой, давным-давно, пока Четвёртую поправку не выпотрошили. Вы автоматически виновны с той минуты, когда у вас на участке нашли растушую марихуану.

— Постойте — я ничего не выращивал.

— Они говорят, выращивали. Надлежащим образом подведённые под присягу судебные исполнители, в мундирах, с табельным оружием, призванные поддерживать Конституционный строй, считаете, такие люди могут врать?

— Хорошо, что вы за это вот денег не берёте. Как нам выиграть?

— Надо, чтобы повезло с правильным судьёй.

— Похоже на Вегас.

Юрист пожал плечами.

— Это потому что вся жизнь — Вегас.

— Охбать’шки, — простонал Зойд, — у меня тут больше неприятностей, чем за всю жизнь было, а я слышу только «Жизнь — это Вегас»?

Глаза Ильмхольма повлажнели, а губы задрожали.

— В-Вы хотите… сказать, жизнь — не Вегас?

Возвращаясь в «Гурц», Зойд с размаху воткнулся к Эктора, который опознал его моментально, всё понятно с личинами, и с таким нетерпением объявил:

— Только что видаль твою старушку, чувак! — что промахнулся сигарой, которую держал в руке, мимо рта, едва не подпалив бороду лесорубу рядом, что легко могло бы оказаться крупным объездом на магистрали его жизни. — Вдоба-авок мои танатоидные источники сообщают, что и ребёнок твой где-то сейчас дольжен быть в Теневом Ручье.

— Мне тёща нужна, а не кто-нибудь, — подтрунивал Зойд, по-прежнему пока не впитывая фактов, которые слышал.

— Кстати, раз ты о ней… — К великому восторгу Сида Настартоффа, знавшего её с тех ещё времён, когда оба они были завсегдатаями у «Муссо и Фрэнка», а сам он трудился старшим осветителем и работал с Хабом, Саша прикатила на обслуживаемую парковку «Винляндского дворца» в «кадиллаке» размерами с «виннебаго» и выкрашенном в весьма живенький оттенок лака для ногтей, высадилась и впорхнула в вестибюль в полутора шагах впереди своего спутника, Дерека, значительно моложе и бледней себя, с причёской ёжиком, почти совпадавшей по цвету с машиной, английским выговором и гитарным чехлом, который он при свидетелях, похоже, ни разу не открывал, подобранного на шоссе где-то между там и Большим каньоном, где она рассталась со своим текущим романтическим интересом, Тексом Сосиджем, после эпичного обмена воплями на самом краю, и в порыве решила посетить сборище Траверзов-Бекеров этого года в Винляндии, оставив Текса бродить пешком средь ещё перекатывавшихся отзвуков их встречи, которая притянула к себе стайку туристских вертолётов, толкавшихся в небе поглядеть поближе, отвлекла обычно устойчивых мулов на тропе ниже на быстрые перескоки с пятки на носок по-над самым краем Вечности, продлилась весь закат, больше всего приближающий нас к зрелищу Божьего собственного желтушного и налитого кровью ока, что глядит на нас без особого энтузиазма, а затем и на ночную арену парковки, наклонной столь опасно, что даже на ручнике и с заблокированными колёсами, твоя короткая кабина всё равно может оказаться милей ниже, и её стоимость при встречной продаже серьёзно уменьшится. Её одурачил, сызнова, мундир, ярко-серебряный заказной спортивный костюм с гоночными полосами, языками пламени и нашивкой на рукаве, скромно сообщающей: «Эколь де Пилотаж[144]Текса Сосиджа».